Переходит солнце речку.
Облака уходят прочь.
Над Владимировкой вечер,
Над Владимировкой ночь.
За окном молчат березы.
В окруженье легких снов.
Теплый, розовый, курносый
Паренек восьми годов.
Что в такую ночь приснится.
Если падает роса,
И огни горят в станице,
Как усталые глаза.
Если в полночи, в тумане
Еле теплится звезда,
Если далью расстояний
Бредят сонно провода…
На дорожке, на холщовой
Еле слышатся шаги.
Встал парнишка и отцовы
Одевает сапоги.
Перетягивает с болью
На рубахе поясок,
Посыпает крупной солью
Хлеба черного кусок.
Вещевой мешок за плечи,
Облегают ремни грудь.
Вдоль по берегу, по речке
Направляет парень путь.
Под ногой трава ложится,
Под ногой роса светла,
И притихшая станица
Повернулась да ушла
По долине логом, логом —
Вся в туманах, вся в садах.
Над тревогой, над дорогой
В перезвонах провода.
А дорога далека,
А дорога нелегка:
Через яры, через ямы
Паренек идет упрямо.
Он идет и ночь, и день
Мимо сел и деревень.
Перед ним, туман рассеяв,
Брызнув пеной на траву,
Блещут волны —
Енисеем
Реку издавна зовут.
Позабыв дремучий омут,
Еле слышен, невесом,
Прямо к берегу крутому
Подплывает черный сом.
Сом невиданной красы —
Двухаршинные усы.
Он усами шевелит,
Оседлать себя велит.
Только волны бьют навстречу.
Только ветер над рекой,
Да усища, как уздечка,
Перетянуты рукой.
Он плывет, волной играя,
К отдаленным берегам.
За рекой шумит седая
Неприступная тайга.
И, как будто из засады, –
Из густого лозняка —
Выступает зверь сохатый,
Перекошены рога.
Он рогами шевелит,
Оседлать себя велит.
Под копытами измяты.
Только травы шелестят.
День и ночь идет сохатый
По неведомым путям,
И не меркнущий под ветром
На рогах светляк горит.
Три зари зажглись на кедрах,
И потухли три зари.
В ночь четвертую понуро
Лось обратно, повернул.
Слышит парень — над Амуром,
Над волнами ходит гул,
И неведомые птицы
Поднимаются в дыму.
— Где граница?
— Тут граница,—
Так ответили ему.
Он идет. Под сапогами
Шевелится мелкий камень;
А над берегом крутым
Ночь плывет, как черный дым.
Посредине мглы, на взморье,
Неподвижен, как гранит,
Брат Василий на дозоре,
На посту своем стоит.
А направо у дороги
Танк в бетоне, как в берлоге:
Он, храня огонь и бурю,
Полтора десятка дул
Прямо к черному Амуру
В злую полночь повернул.
Тихо гальки шелестят,
Перед братом вырос брат.
Встал во фронт — по форме надо,
Чтобы руки крыли шов:
— По заданию отряда
Пионерского пришел,
Чтобы рядом встать в дозоре,
Чтоб нашел погибель гад,
Чтобы знало все Приморье,
Про владимирских ребят!
Оборвался разговор.
Пальцы тронули затвор.
Два братана на границе
Над рекой несут дозор.
А над берегом крутым
Ночь качается, как дым,
И лежит страна объята
Голубым, спокойным сном…
Спит в валежнике сохатый,
И в заливе дремлет сом,
Глухари сидят на кедрах,
Спрятав клювы под крылом.
Ночь. Ни шороха, ни ветра.
Гнилью пахнет бурелом.
На полянах спят ромашки,
Дремлет в заводях вода,
И отцова на рубашке
Разместилась борода.
Спи спокойно, борода!
Не узнаешь никогда,
Как сквозь ночь и полдень знойный,
Через все разливы рек
Шел веселый, беспокойный
Восьмилетний человек.
Как горел над наклоненной
Рыжеватой головой
Штык граненый, вороненный
Августовскою звездой!