…Поскольку поездка в Боснию отменилась, то Гойко Ранкович предложил нашим исследователям съездить в монастырь Рукумию, где путешественники могли бы передохнуть и в мирной обстановке попытаться осмыслить всё, произошедшее за последние десять дней.
Генерал сильно приуныл, поскольку внезапно наступившее затишье вселяло в него нешуточную тревогу.
«Против кого теперь дружить?»
В свою очередь Антон ощутил неизъяснимую радость от того, что эта более чем сомнительная затея так благополучно закончилась. Теперь он с каким-то новым доселе неизведанным ощущением мира в душе старался поддержать товарищей, готовых впасть в отчаяние. Всё-таки, эти десять невероятно фантасмагорических дней наполнили жизнь каким-то смыслом. И не каким-то там смыслом, а достаточно высоким, что уж там…
Сидя в трапезной монастыря за столом, помнящим локти многих, наведовавшихся в эту обитель, герои нашего повествования делились своими мыслями с игуменом, который неплохо понимал по-русски. А то, что игумен недопонимал, ему внятно растолковывал Гойко.
Совещание, которого не могло не быть, начал Генерал.
– Хорошо. Что думает по всей ситуации наш специалист по декодированию, отметившийся невоздержанностью в употреблении горячительных напитков?
Фома до сих пор, всё-таки, немного побаивался генерала. К тому же, он отдавал себе отчёт в том, как глупо он той пасхальной ночью подставился сам и едва не подставил товарищей. И, тем не менее, речь его была речью «не мальчика, но мужа».
– Давайте с самого начала. Как всё это дело выглядит со стороны. Чтобы не сбиться, я записал некоторые тезисы, так что теперь прошу разрешения у собравшихся подглядывать в свою шпаргалку.
Он достал аккуратно сложенные листки и разложил их на столе.
– Итак, сотрудников некого НИИ, то есть нас троих, привлекают к исследованию таинственных объектов, с целью выяснить их функциональность. Мы присоединяемся к участникам проекта, который курируется спецслужбами, имеющими покровительство на самом верху. Мы соглашаемся, не сразу отдавая себе отчёт, чем эта игра может быть чревата.
Это – лирика, но от неё никуда не денешься, мы же не роботы.
А теперь физика. Перед участниками программы поставлена задача: выяснить, как работали эти объекты, опоясывающие планету? Этот вопрос мы, худо-бедно, не без посредничества конкурирующей фирмы, но, вроде бы, выяснили. На вопрос: «Как их строили?» ответа нет вот уже около сотни лет. В качестве рабочей гипотезы остаётся предположение, что мегалитические объекты, сложенные из полигональных камней, созданы теми людьми, которые ещё имели непосредственный контакт с Творцом.
Этот опыт непосредственного контакта давал возможность использовать некие немеханические способы воздействия на объекты материального мира. Механизм этого воздействия нам не ведом, тут остаётся простор для самой буйной фантазии.
Фантазии опасной. Вон, в блокноте отца Виктории мы нашли записи о том, что на одну из конференций, проходивших в своё время в Сербии, приезжали оккультисты из России, которые почитались в своей «тусовке» в качестве некромантов. Типа приезжали для совершения мистерии, призванной вступить в некромантический контакт с какими-то там сущностями. На полном серьёзе такое устраивалось в начале XXI века! Вот и сегодня – в рамках наших… как бы исследований… возникла у кого-то идея вступления медиумов в такого рода контакт с существами, якобы имевшими отношение к мегалитам. Затем при помощи нооскопа эти впечатления…ну, те, которые получили бы медиумы в результате этого… так сказать, сеанса, нужно было бы зафиксировать. Расшифровать и так далее.
Фома замялся.
– Отец игумен, Вы меня простите, я человек не особенно религиозный. Но тут так. Или это – сумасшествие, или это – какие-то игры с нечистью. В контексте рациональной логики это всё клиника. А в контексте религиозной… получается, ну, по большому счёту, что мы собираемся бороться с Содомом при помощи преисподней. Уверен, что с нравственной точки зрения не всякие средства подходят для достижения поставленной цели. Ну, с религиозной, наверное, тем более, не всякие. Тут вы, отец игумен с Антоном лучше разбираетесь. У меня пока всё.
Генерал повертел в руках карандаш и спросил:
– А что же плохого в том, что для достижения благой цели не всегда приходится выбирать средства? Тем более, что лозунг иезуитов, десять раз таких-сяких, звучит полностью так: «Цель оправдывает средства, если эта цель – спасение души!» Что вы на это скажете, господа специалисты по коммуникациям?
– Господин генерал, – мне кажется, такой вопрос лучше задать духовному лицу. Вот, отец игумен, наверное, что-то скажет по существу. Отче, скажете?
Игумен аккуратно вытер уста салфеткой, осенил себя крестным знамением и сказал следующее:
– Во-первых, я полностью поддерживаю всё, что сказал Фома. Нельзя делать Божье дело, соработничая с нечистью. Это вопрос даже не моральный, а именно духовный. Человек, может пытаться обманывать сам себя, но, открыв свою душу аду, человек становится постепенно частью этой силы. Это – без вариантов. Это закон, который известен людям уже тысячи лет. А слова циничного Макиавелли, которые потом несколько облагородил Лойола, просто подтверждают то, что отцы Латинской церкви понимают спасение души иначе, нежели это принято у святых отцов древней неразделённой Церкви. В Католичестве, да и в Магометанской религии тоже… – Он слегка призадумался, – да, наверное, и в Иудейской, не знаю, я с ней не знаком… Во всех этих верах спасение понимается как исполнение Закона. Исполнение Закона и делание того, что почитается в качестве добрых дел. А в Православии спасение души понимается как её исцеление. Вот в этом и разница. А вовсе не в обрядах и календарях.
– Так, что, получается, что православие учит тому, что не нужно никаких добрых дел делать? Сиди себе – и спасайся, уставившись себе в пуп? А до остальных и дела никакого нет? – буркнул Генерал.
– Вера без дел мертва. Но важно, чтобы делание дел рождало в душе верный настрой. Потому что, желая делать доброе дело, можно и навредить. В первую очередь – самому себе. Например, сделает человек что-то хорошее, и уже считает себя таким замечательным. Превозносится над другими…
И вдруг игумен, почувствовав, что его слова не достигают цели, умолк как будто на полуслове. После чего, слегка прихлопнув ладонью о столешницу, сказал несколько иным тоном:
– Впрочем, зачем усложнять. Вы хотите сломать мировую систему. Сломать при помощи вот этих допотопных приспособлений. Которые показались вам какими-то там генераторами неведомых энергий. Ну, включите вы их. И что дальше?
– Уж мы бы нашли способ направить эти высвободившиеся силы против тех, кто давно заслуживает хорошей взбучки!
Антон почувствовал, что старый милитарист замыкается, и решил снова озвучить давно припасённую им метафору. Быть может, хоть так удастся впечатлить генерала, ранее заклеймившего его «пораженцем»:
– Дорогие друзья, я позволю себе поэксплуатировать для наглядности несколько поэтических образов. Мы с Фомой уже говорили на эту тему.
Антон вновь обрёл уверенность, и слова его звучали достаточно веско:
– Итак. Что мы видим рядом с собой? Людей погрузили в вагон поезда, и уносят всё дальше и дальше в преисподнюю. Мы – из самых благих побуждений – пытаемся сломать двигатель локомотива, чтобы остановить поезд. «Тогда», рассуждаем мы, «пассажиры покинут вагоны и дружными колоннами вернутся по мрачному тоннелю назад, на поверхность земли».
Он окинул присутствующих взглядом.
– Не так ли? Ведь мы рассчитываем именно на такой исход?
Директор неопределённо промычал, Генерал скрестил руки на груди и смотрел прищурившись, Дина растерянно перебегала взглядом с одного на другого, Фома с Борисом опустили глаза долу, а игумен и Ранкович как-то неуловимо поддерживали оратора. Антон продолжил:
– А вот я глубоко убеждён в том, что сломав Систему, подталкивающую людей к погибели, мы, всё-таки, не спасём этих людей. Напротив. Пожалуй, ещё и вред принесём. Потому что когда в подземелье сломается поезд, и все вывалят из остановившихся вагонов, то начнётся хаос. И наши пассажиры вцепятся друг другу в глотки.
– Значит просто стоять и смотреть, как лукавый супостат будет увлекать людей в вагоны этого поезда?
Генерал задал Антону совершенно логичный вопрос, тот самый вопрос, который – в той или иной форме откровенности – неоднократно задавали себе все собравшиеся. Настало время прозвучать ответам.
– Прежде всего, хочу сказать вот что: к себе самому я отношусь достаточно трезво. У меня нет никаких оснований считать себя мыслителем или, тем более, пророком. Но к своим убеждениям я отношусь серьёзно. Прошу обратить на это внимание.
Борис Моисеевич поднял глаза на Антона, а Генерал расцепил руки и взял в руку карандаш. Антон продолжил:
– Мы пытались заниматься мегалитами, гигантскими каменными сооружениями неизвестного назначения. Полагая, что, научившись использовать энергию этих таинственных генераторов, можно остановить этот адский поезд. А я убеждён, что спасти человека – нет, не человечество, а отдельного человека, – может не сеть гигантских каменных генераторов, а маленький камешек, попадающий в обувь. Точнее, не спасти, а подтолкнуть ко спасению. Попадёт нам что-то такое в туфлю, мы можем перетерпеть и доковылять, куда шли. А можем и остановиться, чтобы вытряхнуть попавший предмет. И вот эта остановка – сделанная исключительно ради того, чтобы избавиться от неудобства, вызванного камешком, попавшим в башмак, – может, в конечном итоге, помешать кому-то вовремя подоспеть к вагону поезда, уходящего в преисподнюю.
Генерал молчал и продолжал машинально рисовать на листе бумаги какие-то шары, треугольники и кресты. Антон продолжил:
– Камешком в башмаке может стать всё, что угодно. Для нас таким камешком в башмаке стали мегалиты. Эти мегалиты подбросили нам именно Вы. Иначе мы бы так и продолжали плестись в сторону станции, откуда отправляются эти поезда, несущиеся под землю. Теперь наша очередь искать то, что может стать камешками в башмаках тех людей, которые готовы вернуться с платформы назад.
– Хорошо. Проснулись-потянулись. А дальше что? – Не сдавался Генерал. – Устраивать массовые самоубиения, как когда-то наши староверы? И как на прошлой неделе – несчастные клоны?
– Дорогой брат, – снова заговорил игумен. – Христос всегда рядом. Православные храмы в России хоть и прикрывают, но ведь ещё не закрывают. И там, в храмах, по-прежнему, за каждой литургией происходит чудо. Обычные вино и хлеб Господь Вседержитель превращает в часть Себя. И никто не запрещает людям причащаться Святых Таин. Было бы желание. Святые Тайны – это не «орден за Заслуги благочестия». Это – то Лекарство, Которое Спаситель оставил нам. И это рядом – только сделай шаг…
– Подождите. Это всё понятно. Ну, а как же фраза Спасителя про то, что «принёс Он не мир, но меч»?
Антон впервые за многое время попробовал помолиться. Причём движим был он в этом порыве вовсе не страхом за себя. Сейчас он пытался молиться и за игумена, чтобы Господь вложил в его уста именно то, что нужно сейчас услышать нашему неугомонному милитаристу, и за генерала, чтобы он воспринял, ибо мера слова определяется не сказанным, но именно услышанным, понятым.
– Спаситель тут говорит вовсе не о джихаде. Он говорит о разделении. Не в том смысле, как говорили марксисты, хотя в каком-то смысле и об этом. Не всякое объединение само по себе благо. И не всякое разделение людей – так уж плохо. Но дело не в этом. Человек должен в самом себе отделить верное от неверного. В самом своём сердце отделить веру от религии.
– Веру от религии? Ничего себе, заявочки. Вы, отче, никак «шмемановец»!
– Когда мы говорим о религии, мы говорим о тех переживаниях, подчас сентиментальных, которые связаны у нас либо с народным благочестием, либо со своим собственным психологическим опытом. Опытом успокоения нервов в храме. Опыта прикосновения к некому несуетному ладу храмовой культуры. Это всё религия, но это ещё не встреча со Христом. Когда вы, дорогой брат, переживёте опыт такой встречи, а у Вас, простите за откровенность, этого опыта пока ещё не было, то всё станет на свои места.
Генерал поначалу глянул на игумена как на «врага народа», но, подумав, всё-таки вынужден был согласиться со словами духовного лица. И решил дослушать до конца. Вреда не будет.
Игумен немного помолчал и мягко продолжил:
– А поскольку в Боснию вам ехать уже не нужно, то у вас всех есть промыслительная возможность побыть тут, в монастыре. И насытить себя внутренней тишиной. Тогда и встреча эта произойдёт непременно.
Ну, время-то есть. Всё равно, вы ведь планировали расчищать завалы в тоннелях пирамиды Свемира Османлиевича. Теперь, вместо этого расчистите завалы внутри себя.
Встреча со Спасителем стоит того, чтобы её немного подождать.
Игумен почувствовал, что собравшиеся ждут чего-то не только аскетического, решил вывести разговор в так сказать практическое русло:
– Обретя мир в душе, получите и ответы на вопросы: как жить дальше? Что делать дальше? Ведь вы – люди действия.
Такая установка пришлась Генералу по нраву, и он взял карандаш подобно указке, вновь взялся за своё:
– А какое бы могло получиться чудо-оружие! Победили бы глобалистов! Построили бы цивилизацию справедливости! – продолжал мечтать генерал.
– Справедливости и Духовного Роста! – вторила ему Дина.
– Опять, двадцать пять! – В сердцах воскликнул Антон. – Да не было бы никакого царства справедливости и духовности. Даже если бы – подобно фундаменталистам взорвали бы Систему, всё это привело бы только к хаосу. Тому самому хаосу, которым бы и воспользовался Великий Лжец.
И дальше уже несколько взвинчено:
– Вы оперируете логикой военной стратегии. Что для этой логики характерно? Что является целью? Принуждение противника к капитуляции. Как? Уничтожение личного состава воинских подразделений, когда воевать будет некому. Или разрушение инфраструктуры, когда наступает рассогласование фронтов и тыла, и вообще – гуманитарная катастрофа. Допустим, всё. Противник капитулировал. Что дальше? приходят наши оккупационные силы и водворяют новый порядок. Так?
– Так.
– А у нас есть в наличии в достаточном количестве люди, которые не то, чтобы порядок поддерживали, а просто заняли бы кресла оккупационной администрации? И потом. Гуманитарная катастрофа – как следствие разрушения всей Системы – накроет ведь не неких супостатов локальных – британцев там или Израиль с неправильной частью Америки! Катастрофа будет всепланетной. И что мы будем делать в этом хаосе в худших традициях боевичков про «безумного Макса»? Что?
– Что? – Переспросил генерал.
– А ничего. Вся система распределения накроется. И будь у нас кое-какие силы, могли бы ещё устроить «военный коммунизм» типа того, что описывается в «Почтальоне». Но в том-то и дело, что антиутопия про «Почтальона» рассказывает о том, что для объединения испуганных и морально раздавленных эгоистов в некое подобие народа… – Антон подбирал слова, и уже не сомневался в правоте тех слов, которые придут.
Антона поддержал Борис Моисеевич:
– …Превращение несчастных выживших в возрождённое общество возможно лишь при наличии некоего объединяющего символа. В нашем случае такого символа нет и быть не может, потому что возродить можно то, что было целым. Но кто-то это целое сломал. Кто-то разбил вазу, а мы эту вазу склеим. А что делать, если нет общества, нет никакой вазы. А есть просто… жижа.
Все замолчали. Снова заговорил игумен:
– И вот это состояние человечества будет весьма удобным для того, чтобы окончательно одурачить людей, которые от внезапно навалившихся несчастий впадут в полное отчаяние. А силам, неуклонно идущим к своей цели, уже не нужно будет прятаться за ширмой Системы. Им и «ноосферная сеть» уже не понадобится. Будет объявлено о том, что сформирована некая группа людей, уполномоченных решать вопросы вывода человечества из состояния глобальной техногенной катастрофы. Виновниками катастрофы объявят христиан-фундаменталистов, а «благодетелем» станет он самый. Великий Лжец. Так что, по всей видимости, вас пытался даже не «Мёбиус» использовать… «Мёбиус» – это так, одни из холопов. Многочисленных. А ребята рангом повыше. Те, для кого деньги – просто фантики, один из инструментов воздействия, среди прочих. Вас пытались использовать в своей многоходовой игре те, кто стремится к реальной мистической власти.
– Зачем же все эти сложности? Что мешает им самим ввергнуть мир в хаос. А потом и объявить себя «миротворцами»? – Подал голос Директор Биостанции.
– Потому что это должна быть не просто диктатура неких технократов – типа нашей «ноосферной сети». Тут должно быть – согласно Откровению – общество, которое относилось бы ко всепланетному лидеру с религиозным почитанием. Следовательно, они намерены паразитировать на тех, кто попытается всему этому Содому противопоставить именно Теократическое государство. Что толку строить Храм, если он не будет воспринят в качестве святилища Мессии?
– Друзья, как специалист по эсхатологиям, хочу заявить, что в этом смысле, кстати, Баратэску, отчасти, прав. Ну, когда называл нас теми, кто на месте разрушенной мелкими бесами пост-христианской цивилизации, мог бы заложить фундамент новейшего и последнего якобы теократического государства. – Антон решил, что где, как ни в монастыре, поставить, наконец, точки над «i».
– И это теократическое государство как раз и могло бы стать основой для того, что мы понимаем под «царством антихриста», – продолжил он. – Потому что весь этот тоталитаризм глобалистов – это, всё-таки, инструмент, посредством которого нас всех просто приучают к безальтернативности глобального человейника. Хотя и разделённого на якобы враждебные гособразования, которые иногда сталкиваются в «гладиаторских войнах». А мы – в свою очередь либо ненавидим этих глобальных закулисных кукловодов, либо побаиваемся их, либо вообще не задумываемся об их существовании, полагая, что управленцы, назначаемые премьер-министрами или президентами – это, типа, и есть настоящая власть. Но это всё не то, что имеется в виду, когда говорится о «царстве антихриста».
– Не понимаю, – Генерал был искренне озадачен таким поворотом. – Что может быть хуже цифрового концлагеря?
– Хуже цифрового концлагеря может стать общество, превращённое в глобальную лжецерковь. Общество, в котором известного персонажа будут искренне любить как Мессию. Человек ведь может заблуждаться совершенно искренне. И все внутренние пространства своей души по своей собственной воле наполнит чувством преданности этому персонажу. А психологическую почву для этой духовной подмены может подготовить именно культура, сформированная в теократическом обществе…
– Получается, исходя из Вашей логики, что прививкой от такого развития общественной мысли может стать мировоззрение, в рамках которого ни о каком теократическом государстве не может быть и речи. Т.е. секулярное мировоззрение, скептически относящееся не просто к идее Теократии, но даже к Теоцентрическому мировоззрению.
Генерал был хорошим логиком, но и Антон не сдавался.
– Если бы мы с Вами сидели в какой-нибудь Парижской Академии XVIII века, сочиняя Энциклопедии, то имели бы право на подобного рода логику. На рассуждения о «гуманизме здорового человека». Но мы живём в иное время. И являемся свидетелями разрушительной работы вируса, которым инфицирован постгуманизм. Этот вирус запрограммирован на уничтожение человеческих норм в масштабе всей планеты. Это его неотменяемая программа. Секулярная культура, разрушив традиционные устои, выродилась в какое-то беснование. И её разрушительный потенциал столь велик, что альтернативой может быть только новый консерватизм. Опасность в том, что этот новый консерватизм будет консерватизмом псевдорелигиозным.
– Послушайте, Антон. Да любая ересь, любое «псевдо», в любом случае лучше, нежели превращение людей в скотов!
Опять вмешался игумен:
– Хуже превращения людей в скотов может стать превращение людей в бесов. А именно это грозит человечеству в случае принятия человечеством ложного Машиаха. Потому что сегодня насельники земного шара, ютясь в своих капсулах человейников, особенно вопросами веры не отягощаются. Зачем им новые проблемы? Какой у них «Символ веры»? «Есть там, дескать, что-то такое на Небе… И ладно». При этом жители наших блоков цивилизационных приучены к тому, что раз уж русский или серб – то православный, раз уж поляк или итальянец – то католик и так далее. «Есть там что-то, и ладно!»
– Заметьте: не «Кто-то», а именно «что-то»! – Поддержал эту мысль Борис Моисеевич.
– Так вот. Пока у человека душа безрелигиозна, то она наполняется всякой всячиной – как пустяками, так и мусором: гороскопами, народными обычаями, сентиментальными ритуалами и тому подобным. Что-то не очень вредно, хотя и создаёт в людях иллюзию того, что у них, якобы «и с Небом всё в порядке», что-то уже опаснее, – например, когда йога из физкультуры превращается в нечто около оккультное. Но, тем не менее. Такой душе – после окончания жизни земной, будет не очень уютно сопребывать со Спасителем. Не потому, что Он так уж мстителен, нет. Просто душе будет неуютно. Нет навыка сопребывания со Духом Святым. Но потом, помучавшись, душа попривыкнет, когда все привязки к пустотам сгорят и оставит эту душу.
– Вы, отче, стало быть, веруете во всеобщее спасение?
– Я верую в милость Создателя. В то, что Он – Врач. И что пребывание в Геенне Огненной столь же конечно, как и пребывание нас тут, на земле. Просто разные души больны разными духовными болезнями. И разным душам Врач прописывает разные курсы лечения. Нашего же ради блага. Кому-то – таблетку. Кому-то хирургическое вмешательство, нечто, то есть, болезненное. Это не значит, что нужно легкомысленно относиться к спасению своей души ради Жизни Вечной. Ибо нам не ведомо: что такое Вечность? Что такое Бесконечность? И потом, не стоит забывать того, что страшен даже миг пребывания в геенне.
– Итак, если я правильно Вас понял, – Генерал вновь скрестил руки на груди. – Государство с неправильным консерватизмом опаснее, нежели откровенный Содом и цифровой концлагерь?
– Я этого не говорил. Не «любой неправильный консерватизм», а именно тот дух, который царить будет во всепланетном государстве, именуемом в нашей среде «царством антихриста». Потому что душе, воспринявшей этот дух, будет очень сложно избавиться от всего того, что будет, так сказать, огнеопасно.
– Хорошо. Допустим, я соглашусь с Вами, отче, что супостат может использовать нас в качестве строителей фундамента своего этого самого царства. Что именно мы подготовим почву, поскольку либерасты такой почвы подготовить не смогут. Ибо они способны только разжижать и разрушать. Что нам посоветуете делать? Ну, кроме того, что мы должны в безмолвии совершенствовать свои духовно-аскетические качества? И вообще, рассуждать «о высоком».
– Начнём с того, что «совершенствование духовно-аскетических качеств» – не такое уж из рук вон бесполезное занятие. И если Вы, делая некое благое дело, в конечном итоге на этом поприще достигнете каких-то результатов, то лично для Вашей конкретной души – это очень даже небесполезно.
Игумен обрадовался, что Генерал несколько оттаял, во всяком случае проявил готовность оттаять и воспринять новые «вводные», а потому перешёл на такую несколько шутливую «волну».
– Бороться, – сетовал Генерал. – А где ж оружие взять…
– А что же касается наилучшего оружия, то таковым являются не освобождённая энергия ядер – как это казалось сто лет назад; и не освобождённая энергия неких потусторонних сил, как это казалось нам ещё несколько часов назад, – Антон, хотя и не вышел в споре победителем, тем не менее, не стал становиться в позу непонятого гения, но, признав поражение по одному вопросу, с пылом принялся отстаивать позицию по другому вопросу.
– Что же является таковым?
– Нет оружия сильнее игрушечной шпаги.
– Не понимаю.
– Какая-то романтика. – Вторил Генералу Борис Моисеевич.
– Да, я о воспитании. Такие-сякие разэтакие англосаксы додумались ещё в девятнадцатом веке, что если нужна власть над миром, то нужно обрести власть над сердцами и умами молодёжи. Чтобы обрести власть над умами, нужны не только и не столько победы в прениях академических, сколько популяризация тех идей, которые тогдашние политические инженеры считали стратегически важными.
Причём речь идёт не только об идеях созидательных, но и о вирусах, идеях разрушительных. Понадобилось развалить Испанию с Францией – забросили им вируса масонского про «свободу, равенство и братство»; Понадобилось развалить Германию с Россией – получите марксизм и «пролетарии всех стран соединяйтесь». И наоборот, хотите увидеть, как выглядит образцовое общество – читайте книжки про Шерлока Холмса и про Пуаро. И там вы увидите «старую добрую Англию». Заметьте, я говорю не о философиях, а о произведениях, относящихся к качественной массовой культуре. То есть о том, что читали наши не такие уж далёкие предки. Читали и зачитывались. О том, какую музыку слушали и считали эталонной.
– Хорошо. Качественная массовая культура. Нацеленная на подрастающее поколение. Но почему «игрушечная шпага»? А не, скажем, «игрушечный бластер»?
– Потому что шпага – это атрибут личной отваги. Бластером можно разрушить противника из засады, с недосягаемого для ответного удара расстояния. Бластер – это упование на технический аспект схватки. А вот шпага – совсем другое дело! Шпага – это способность к риску. Это – принципиально иное.
– Хорошо. Вы, Антон, советуете переключить нашу энергию на культурное сопротивление. Вы полагаете, что спасти человечество можно будет в том случае, если мы сможем победить в столкновении на поприще массовой культуры.
– Не совсем так. Точнее, совсем не так. Я сказал, что «нет оружия сильнее шпаги», но я не сказал, что нам удастся отобрать у молодых людей игрушечные бластеры из компьютерных реальностей и предложить им преобразить землю, на которой мы живём, и самих себя, свои собственные тела и души.
И осторожно добавил:
– Я не очень верю в возможность спасения человечества. Но верую в возможность спасения каждой конкретной отдельно взятой человеческой души. В этом деле нет, да и не может быть универсальных инструкций. Путь может быть разным. Кому-то достаточно накормить голодного, а кому-то едва хватает жертвы всего, что было ему дорого в этой жизни. А то и жертвы самой своей собственной жизни.
Генерал то ли в шутку, то ли всерьёз произнёс девиз, который в ином месте показался бы каким-то неуместным пафосом в духе политинформаций:
– В жизни всегда есть место подвигу. Так, что ли?
Но тут сейчас эти слова прозвучали. Как ни странно.
И, чтобы это мгновение не испарилось без следа, игумен подытожил:
– Сделай, всё, что в твоих силах, а дальше – как Бог даст!
Борис Моисеевич в присущей ему метафорической манере сформулировал постановку задачи:
– Остаётся только расчистить завалы у нас в мозгах, дабы мы могли увидеть реально достижимую цель, а не выглядеть «мужчинами, пялящимися на коз». И вытащить из башмаков теперь уже исполнившие свою функцию камешки. Чтобы двигаться не прихрамывая.
Павел Тихомиров