После окончания Великой Отечественной войны в июле месяце Юрий Петрович Панин, в о время сержант минометного батальона, возвращался из краткосрочного отпуска в свою часть. Отпускные документу у него были просрочены, проездного билета у него не было, продукты кончились. На станции Грязи он ожидал поезда на Мичуринск. Говорили, что во второй половине дня из Воронежа на Тамбов пройдет товарняк и остановится здесь, чтобы к нему прицепили какие-то вагоны, стоявшие на запасных путях. Это была хорошая новость, она давала надежду еще до полуночи добраться до своей части.
Сержант пристроился на скамье рядом с немолодым мужчиной, достал из своего тощего вещмешка захваченную из дому книгу и раскрыл ее на заложенной странице. Но не успел он прочитать и несколько строк, вдумываясь в их содержание, как его сосед вдруг обратился к нему:
– Похвально, молодой человек, время зря не теряете. Позвольте узнать, что вы читаете. Какой-нибудь боевой устав или «Блокнот агитатора»?
– Ну почему же обязательно боевой устав, – ответил сержант. – Это Белинский.
– То есть, как Белинский? Какой-нибудь нынешний или тот самый из прошлого века?
– Тот самый, – улыбнулся сержант. – «Литературно-критические статьи».
– Как же это: – несколько театрально развел руками незнакомый мужчина. – Военный артиллерист вместо таблицы стрельб читает статьи Белинского! Значит, действительно, война закончилась. Разрешите взглянуть на вашу книжечку.
Он взял из рук Панина довольно потрепанную толстенькую книжечку и открыл ее на первой странице.
– Так, статьи Белинского, – негромко, будто про себя, проговорил он. – О, а это что? Какие-то штампы, – прищуриваясь и несколько отдаляя от глаз книгу, он прочитал: «Проверено. 1939 год». Понятно, проверено не той удушающей цензурой Николая Первого, а допущено к чтению нашей свободной советской цензурой. Так, а это что? Библиотечный штамп, инвентарный номер 8135. Значит книгу умыкнули. Правильно сделали. А что за библиотека? Клуб имени «Революции 1905 года» при фабрике «Волна революции». Сплошная революция! Вот бы порадовался неистовый Виссарион осуществлению своих устремлений ну и так далее.
Мужчина закрыл книгу и , передавая ее сержанту, серьезно и уважительно спросил:
– Так вы любите русскую классическую литературу?
Панин ответил, что литературу любит вообще, а русскую классическую особенно. Они разговорились. Собеседником Панина оказался артист Мичуринского драматического театра Игорь Степанович Логин и несмотря на то, что он был почти втрое старше сержанта, беседа их была взаимно интересна и содержательна. По большей части они говорили о литературе начала девятнадцатого века. По-видимому, так получилось оттого, что книга Белинского, которой они были обязаны знакомством, содержала статьи о творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя, словом, была посвящена золотому веку русской литературы. Игорь Степанович проникновенно и мечтательно прочитал пушкинское стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла», потом увлекся и принялся читать другие стихи Пушкина. Случалось, что он терял слово или забывал стихотворную строку, тогда на помощь ему приходил Юрий Петрович и продолжал чтение, чем приводил своего собеседника в состояние истинного удовольствия. Он поворачивал голову и с доброжелательным удивлением смотрел на сержанта, повторяя за ним одними губами любимые строки стихов. В беседе своей они помянули Дельвига, Баратынского, Жуковского, читали стихи Лермонтова.
– Кстати, – спросил Игорь Степанович, – вы никогда не задумывались над тем, почему Пушкин так и не встретился с Лермонтовым.?
– Меня этот вопрос до сих пор беспокоит, – ответил Юрий Петрович, -Во время оккупации я познакомился с одним очень хорошим человеком, у которого была солидная домашняя библиотека. Он доверял мне и я имел замечательную возможность пользоваться его книгами. Вот тогда я решил проверить, какие произведения Лермонтова мог прочитать Пушкин до своей гибели. Из одной старинной книги я узнал, что первым опубликованным произведением Лермонтова была поэма «Ашик-Кериб», которая была напечатана в 1835 году. Я не уверен, но думаю, что все последующие произведения Лермонтова печатались после смерти Пушкина. Известность и слава пришли к Лермонтову после его стихотворения «На смерть поэта». Конечно же Пушкин мог прочитать в «Библиотеке для чтения» лермонтовскую поэму «АшикКериб», но вполне вероятно, что поэма не известного ему автора не привлекла его внимания. Много в то время печаталось романтических сочинений. К тому же сам Лермонтов не хотел печатать эту поэму и публикация состоялась помимо его воли. Как это получилось, не знаю.
– Я полагаю, что все это так и было, как вы рассказываете, – согласился Игорь Степанович. – Вы только подумайте, сколько много получила бы наша литература, если бы не поубивали Пушкина и Лермонтова.
Юрий Петрович был согласен с этим и хорошо понимал это.
После некоторого молчания Игорь Степанович продолжил разговор:
– Надеюсь, вы помните «Путешествие в Арзрум» Пушкина. В нем Александр Сергеевич рассказал, как в Закавказье на горной дороге он повстречал арбу с телом Грибоедова, кстати сказать, тоже Александра Сергеевича. Так вот, молодой человек, запомните, что никакой арбы с гробом Грибоедова, ни на какой дороге Пушкин не мог встретить. Я не вправе обсуждать этот пассаж гения, – начал свой рассказ Игорь Степанович. – Но дело не в этом. На обратном пути в из Турции Пушкин прожил несколько дней в Тбилиси и за это время в церкви Святого Георгия отслужил панихиду по убиенному боярину Александру. Через несколько лет сам Пушкин был убит на дуэли с Дантесом. Шел 1937 год и к этому времени некоторые из декабристов, приговоренных к каторге и ссылке в Сибирь, получили Высочайшее соизволение заменить Сибирь на службу рядовыми солдатами в действующей русской армии на Кавказе. Одним из таких солдат был известный в то время писатель Александр Александрович Бестужев-Марлинский.
При этих словах Игорь Степанович повернулся к Панину и спросил:
– Я полагаю, вы знакомы с его книгами?
Сержант ответил, что читал «Фрегат «Надежду» и «Амалат- Бека».
– Замечательно! – Игорь Степанович покачал головой, подвигал бровями, внимательно посмотрел в лицо Панину, помолчал малость и продолжил. – Так вот. После долгой солдатской службы Марлинского произвели в офицеры и когда представилась для него возможность побывать в Тбилиси, он в Церкви Святого Георгия заказал панихиду по двум убиенным бояринам Александрам, Пушкину и Грибоедову. И вскоре после этого сам был убит в бою с черкесами. В этом же 1837 году в церкви Святого Георгия была отслужена еще одна заупокойная молитва по трем убиенным бояринам Александрам: Грибоедову, Пушкину и Бестужеву-Марлинскому. Эту службу заказывал солдат, поэт и декабрист Князь Александр Иванович Одоевский. И что же вы думаете? Через недолгое время он сам умер на Кавказе от желтой лихорадки. Ведь смотрите, что происходило: живые Александры отпевали гибель своих друзей Александров и сами уходили из жизни вслед за ними. И все они были литераторами.
Игорь Степанович горестно уронил голову и тихо про себя проговорил: «Sic transit Gloria mundi».
Сержант Панин после недолгой паузы спросил:
– А что было дальше?
– В каком смысле дальше? Дальше, – развел руками Игорь Степанович, – дальше, собственно, ничего не было. То есть, разумеется, многое было, только не произошло, на мой взгляд, самого главного: четвертой заупокойной мессы, насколько мне известно, не было.
Игорь Степанович положил в рот маленькую беленькую таблеточку и примолк, глядя поверх невысоких станционных построек в спокойное серо-голубое небо. Потом он как-то оживился и с приглашающим к вниманию жестом руки спросил:
– А известно ли вам, какое сочинение в русской поэзии самое поэтичное, самое печальное и самое высокое по достоинству?
Панин подумал и сказал, что затрудняется ответить.
– Не знаете! – констатировал Игорь Степанович. – И правильно, что не знаете. Никто не знает! Я имею ввиду эпитафию на надгробном камне Грибоедова, высеченную от имени его молодой вдовы Нины Александровны Чавчавадзе:
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской,
Но для чего пережила тебя любовь моя.»
После этой встречи сержанта Панина с Игорем Степановичем прошло много времени. Панину после войны пришлось долго тянуть солдатскую лямку на срочной службе – семь лет он выполнял почетный долг перед Родиной. Демобилизовавшись, он работал и учился, приобрел специальность инженера-строителя, завел семью. По-прежнему много читал. Разговор со случайным попутчиком на станции Грязи летом сорок пятого года все больше занимал его воображение. Самым тщательным образом, используя все доступные для него возможности, Юрий Петрович изучил не то что погодам, а по месяцам и числам роковое время, когда совершались неотвратимые, отмеченные печальной последовательностью события. сопутствующие завершению жизни великих, отмеченных Божьим даром и земной славой, русских поэтов и писателей. Все, рассказанное Игорем Степановичем казалось достоверным и все сходилось, противоречий ни по обстоятельствам мест действия, ни по биографическим особенностям последних лет жизни участников печальной хронологии не было. «А если так, – думал Юрий Петрович, – то почему же нигде, ни в каких официальных литературных источниках, прочитанных им, нет ни одного упоминания о не совсем обычных заупокойных богослужениях в грузинской церкви.» Все это было очень странно и вызывало много сомнений.
Александр Сергеевич Пушкин в своих очерках «Путешествие в Арзрум» описывает свою встречу на горной дороге с грузинами, сопровождавшими арбу с телом убитого в Тегеране Грибоедова, затем убедительно рассказывает о том, как Грибоедов «…погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства».
Александр Сергеевич Грибоедов был личностью исключительной: талантливейший писатель, великолепный музыкант он еще обладал замечательными дипломатическими способностями. Его комедия «Горе от ума», запрещенная цензурой к печати, разошлась по России в тысячах рукописных экземпляров. Бесстрашный в боевых делах и сражениях, он пользовался высокой репутацией и на гражданской службе. Долгое время он служил в Тбилиси секретарем по дипломатической части при командующем русскими войсками на Кавказе А.П.Ермолове. В 1827 году он добивается выгодного для России Туркманчайского договора с Персией. Поскольку в русском правительстве Грибоедов небезосновательно считался специалистом по дипломатическим вопросам в отношениях с Персией, он был направлен полномочным послом России в Тегеран, где и погиб в 1829 году.
Пушкин в «Путешествии в Арзрум» достаточно пространно и тепло отзывается о Грибоедове, но ни словом не упоминает о том, что во время своего пребывания в Тбилиси на пути из Турции в Россию он отслужил о нем заупокойную молитву в церкви Святого Давида. Не такое уж это незначительное событие, чтобы не упомянуть о нем хотя бы парой строк.
Но вот нет у Александра Сергеевича Пушкина рассказа об этом богослужении, если только оно состоялось.
Необъяснимым, по мнению Юрия Петровича, было и то, что ни в своей переписке и никаким иным способом писатель Бестужев-Марлинский не обмолвился о поминальной службе по двум Александрам, состоявшейся по его заказу в церкви Святого Давида в Тбилиси. Дворянин и штабс-капитан Бестужев-Марлинский оплатил свое участие в декабрьском восстании сначала четырьмя годами Якутской ссылки, а затем многолетней солдатской службой в действующей на Кавказе русской армии, куда монаршей милостью он был переведен рядовым солдатом. Бестужев надеялся за бесстрашное и успешное участие в боевых делах против горцев добиться производства в офицерский чин. Храбрость и воинское умение Бестужева были безупречны. Но верховной властью было отдано приказание о запрещении представления рядового Бестужева к наградам и повышения по службе. Восемь долгих лет на передовых линиях жестокой кавказской войны, постоянно подвергаясь смертельной опасности, Бестужев тянул солдатскую лямку. А между тем и Петербург, и Москва зачитывались его романтическими кавказскими повестями. Число почитателей его литературного таланта росло, но имя его было окружено ореолом таинственности: все думали, кто же он этот неизвестный автор замечательных художественных творений. А он, этот автор на биваках, в походной палатке между боями и переходами писал свои замечательные повести и все надеялся на изменение своей тяжкой участи. Избавление пришло только на восьмой год солдатчины – Бестужев- Марлинский был произведен в прапорщики. Но это не изменило его положения. На ходатайство о переводе его на гражданскую службу Николай Первый ответил отказом. В феврале 1837 года Бестужев был в Тбилиси там он, видимо, и узнал о гибели на дуэли Александра Сергеевича Пушкина. Отслужив по христианскому обычаю заупокойную молитву по своим друзьям Александрам: Грибоедове и Пушкине, Александр Иванович Бестужев-Марлинский уехал к месту службы и через три месяца был убит в схватке с черкесами у мыса Адлер. Тело его на поле боя не было найдено.
14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Санкт-Петербурге корнет Лейбгвардии конного полка Александр Иванович Одоевский воскликнул: «Ах, как славно мы умрем!». Он ошибся, умер он не скоро и не славно. После двухлетнего заключения в Петропавловской крепости и десятилетней сибирской каторги он по приказу царя он был направлен рядовым на Кавказ в действующую армию. В октябре 1837 года ему довелось побывать в Тбилиси. Воспользовавшись этим, он в церкви святого Давида отслужил панихиду по трем убиенным Александрам: Грибоедову, Пушкину и Бестужеву-Марлинскому. Через два года он умер от желтой лихорадки на черноморском побережье в укреплении Псезуапе (ныне поселок Лазаревское).
Князь Одоевский, поэт и декабрист происходил из старинного рода князей черниговских, ведущих свою родословную от Рюрика. Это его перу принадлежит ответ на пушкинское «Послание в Сибирь»:
«Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли.
К мечам рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрели».
Это о нем писал Михаил Юрьевич Лермонтов:
«Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Покрытое землей чужих полей,
Пусть тихо спит оно, как дружба наша
В немом кладбище памяти моей».
Это о нем уже в наше время писал ученый-литературовед Н.Эйдельман:
« Одна из обаятельных фигур декабристского движения… Личность тихая, благонравная, весела, погибающая».
Слова Игоря Петровича о том, что не состоялось четвертое богослужение по четырем Александрам, время от времени, а с годами все чаще и чаще приходили на память Юрию Петровичу. Он думал об этом, неконкретно, хотя и понимал, что четвертая служба могла бы обозначить логическое завершение трагического ряда печальных событий. По своей профессии и по образу жизни Юрий Петрович был реалистом, тем не менее, он не утратил некоторой склонности к романтическим, так несвойственным нашему времени, настроениям. Поэтому, когда в проектном институте, где он работал, возникла необходимость служебной поездки в Тбилиси, он посчитал большой удачей для себя, что эта командировка была предложена ему.
На Кавказе Юрий Петрович никогда не бывал, если не считать двух поездок в Дагомыс и в Гантиади, где вместе с женой и ребенком он проводил в режиме «дикого отдыха», положенные ему по трудовому законодательству, отпускные недели. В этих случаях Кавказ сосредотачивался для него в узкой полосе галечного пляжа да в посещении некоторых местных жизнеобеспечивающих предприятий, очень дорогих и с очень плохим обслуживанием.
Кавказ всегда тревожил воображение Юрия Петровича. Да и как могло быть иначе? Пушкинские стихи и поэмы о Кавказе и Грузии, кавказские стихи и поэмы Лермонтова, его кавказская проза, судьбы русских дворян-декабристов, разжалованных в солдаты и погибающих в боях жестокой и многолетней кавказской войны, – все это еще со школьных лет волновало душу и беспокоило сознание. Грузия в этом плане обладала особой притягательностью.
В ранней юности Юрий Петрович прочитал великую поэму гениального Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» и на всю жизнь сохранил восхищение ее отважными, непобедимыми героями, преисполненными достоинства и благородства. Шота Руставели был казнохранителем царицы Тамары. Благоговейно и безнадежно он любил свою царицу и служил ей преданно и самоотверженно, как и подобает благородному рыцарю. Поэма «Витязь в тигровой шкуре» – краса и гордость грузинской письменности». Так отзывались о ней ученые мужи в прошлых веках. Шота Руставели, великий месх умер в келье православного монастыря в Иерусалиме.
Как относилась «богоподобная» царица Тамара к своему преданному поэту – об этом рассказывают только легенды. Великая правительница Грузии славилась не только своей красотой, но и мудростью. Грузия при ее правлении процветала.
Существует легенда о ее таинственном погребении двумя преданными ей юными грузинскими князьями, которые ради сокрытия тайны захоронения царицы убили всех участников скорбного обряда, а затем и самих себя.
История Грузии – это великое противостояние внешним посягательствам на ее свободу и независимость. Грузинский народ на протяжении долгих столетий вел героическую борьбу за свою государственность и с византийским господством, и с властью арабского Халифата, и против нашествия турок-сельджуков, и против татаро-монгольского гнета, и с полчищами персидских шахов.
Юрий Петрович хорошо понимал, что кратковременное командировочное пребывание в Тбилиси не сможет в достаточной степени удовлетворить его интерес к Кавказу, к Грузии и ее столице, но главное состояло не в этом. Мысль о поминальной молитве по четырем Александрам, многие года владевшая его воображением, приобрела конкретную значимость и Юрий Петрович начал осознавать ее реальность. Недолгие сомнения о корректности своего намерения и о несоответствии масштаба своей личности с тем, что он намеревался сделать Юрий Петрович погасил простым соображением о равенстве перед Богом молитвы всякого верующего.
Командировочное задание было необременительным и у Юрия Петровича в Тбилиси имелось некоторое время для ознакомления с городом. Как водится, сначала он побывал в его центре, где здания современной архитектуры во множестве соседствовали со старинной застройкой в стиле позднего классицизма. Он прошел по проспекту Руставели, посетил картинную галерею и бегло осмотрел ее экспозицию. Потом перешел на другой берег Куры и постоял у памятника Грибоедову. Из одного только любопытства он решил дойти до улицы Клары Цеткиной, но ничего специфически цеткинского оправдывающего это название, он не обнаружил на ней, впрочем так же, как и на всех других улицах ее имени, особенно в областных городах восточной России. Закончил Юрий Петрович эту первую свою прогулку тем, что походил по узким улицам старого Тбилиси мимо невысоких домов под нависающими над тротуарами деревянными балконами.
В учреждении, куда Юрий Петрович был командирован, ему посоветовали съездить на Авлабар и осмотреть тайную революционную типографию, но он пренебрег этим пожеланием. Он намечал для себя побывать у памятника Вахтангу Горгасали и у церкви Метехи. Имелось у него еще намерение посмотреть, стоит ли тот чугунный крест, который был поставлен во избавление от опасности, грозящей Его Императорскому Высочеству Николаю Первому, когда опрокинулась его коляска на краю обрыва, что произошло в сентябре 1837 года, во время посещения Тбилиси русским царем. Юрий Петрович отложил исполнение этих планов и во второй день своего пребывания в Тбилиси отправился в церковь Святого Давида. Кстати, Юрия Петровича одолевало сомнение по поводу того, что его давний собеседник на станции Грязи называл церковь на горе Мтацминда церковью Святого Георгия в то время, как в печати часто встречалось другое ее название – церковь Святого Давида. Юрию Петровичу удалось найти материалы, проливающие свет на этот вопрос. Один из сирийских отцов-проповедников, в пятом веке посетивших Грузию, отец Давид построил на восточном склоне горы Мтацминда церковь, которая в то время носила название Иверской Божьей Матери. За четырнадцать столетий церковь эта претерпела множество перемен, превращений и запустения. В 1801 году церковь была восстановлена, а в 1881 году была заменена новой. Церковь имеет название Святого Давида, в некоторых печатных материалах ее называют церковью отца Давида. Так что того храма, в котором великие Александры служили свои заупокойные моления о погибших друзьях, не существует.
На фуникулере Юрий Петрович доехал до первой остановки наклонной дороги и вышел. Вагончики продолжили свой путь к вершине горы, а Юрий Петрович пошел к храму. Под густыми кронами деревьев было сумрачно, в открытую дверь церкви были видны огоньки горящих свечей. Там шла службы. Дождавшись ее окончания, Юрий Петрович выбрал удобный момент и подошел к священнику. Это был нестарый мужчина скоре светского, чем духовного обличия. Поговорить им не удалось. Юрий Петрович это сделал несколько позже, когда разошлись прихожане, а на площадке перед церковью толклась какая-то туристическая группа. Как мог коротко Юрий Петрович рассказал священнику суть своего обращения. Тот молчал, словно ожидая дальнейших разъяснений. Юрий Петрович расценил его молчание по- своему и поспешил заверить священника в то, что все расходы, связанные с богослужением будут оплачены.
– Не в этом дело, – спокойно сказал священник и Юрий Петрович сразу ему поверил.
– Все значительно сложней, чем вы себе представляете. То о чем вы просите – это не обычная поминальная служба по вашим родственникам или близким людям. Это будет ощественная акция. Такое дело необходимо согласовать и прежде всего с Владыкой, а может быть и не только с ним. Если же говорить точно, то служба, о которой идет речь – это не частное дело. Я не говорю вам нет, ноя сам единолично не могу выполнить вашу просьбу.
На вопрос Юрия Петровича, сколько времени может занять получение разрешения на отправление поминального обряда, священник ответил уклончиво. Уходя, Юрий Петрович поклонился импозантному служителю церкви, а тот перекрестил его привычным жестом благословляющей руки.
В Тбилиси прошел дождь. Над горой Давида рассеялись тучи и проглянуло солнце. Дождь был недолгим, он освежил воздух, омыл траву, цветы, кусты и деревья. Солнечные пятна ярко светились на мокрой траве, а тени были густыми и темными. Листья на кустах и деревьях влажно блестели. Юрий Петрович стоял у каменного грота, где были похоронены Александр Сергеевич Грибоедов и его жена Нина Александровна, и думал о неисповедимости путей Господних.
Прославившийся на всю Россию писатель, чье произведение «Горе от ума» в десятках тысяч экземпляров расходилось по всей стране, дипломат с высокими полномочиями Грибоедов в последний год своей жизни женился на молоденькой грузинской княжне Нине Александровне Чавчавадзе. Она была дочерью друга Грибоедова Александра Гарсевановича Чавчавадзе, владельца поместья Цинандали, человека высоких достоинств. Он был генерал-лейтенантом русской армии, успешно руководивший боевыми действиями против персов и турок. Он был первым романтическим поэтом Грузии и пользовался популярностью в своем народе. Множество песен в его время, исполнявшихся как народные, принадлежали его перу. По политическим убеждениям он был приверженцем идеи восстановления в Грузии трона Багратионов.
Семейная жизнь Грибоедова с красавицей Ниной Александровной продолжалась всего несколько месяцев, после чего он уехал в Персию и вскоре был убит в Тегеране во время разгрома русской миссии озверевшими фанатиками. Его тело в сопровождении воинской команды было перевезено в Грузию. Грибоедов обрел вечный покой здесь на горе Давида под камнем с горестными словами нежного прощания с ним его юной вдовы:
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской,
Но для чего пережила тебя любовь моя».
Сама Нина Александровна осталась верной своему Гениальному мужу до конца дней своих. Не о ней ли, не о ее ли верности писал в поэме «Демон» Михаил Юрьевич Лермонтов:
« Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест.
Немало в Грузии невест,
А мне не быть ничьей женою».
Над горой Давида сияло солнце. Юрий Петрович как мог прочитал молитву о том, чтобы успокоил Господь в царствии своем души усопших рабов твоих четырех Александров и положил на каменные плиты грибоедовских надгробий цветы: одну красную и одну белую розы.
Послесловие
Командировка героя рассказа Юрия Петровича Панина в Тбилиси состоялась в 1957 году после того, как прошел в Москве Международный Фестиваль молодежи и студентов. С того времени миновало почти полвека. Случилось так, что в феврале 2007 года сын автора рассказа Антон был направлен в Тбилиси по служебным делам фирмы, в которой он работал. Напутствуя в дальнюю дорогу сына, автор рассказа попросил его при случае побывать в церкви святого Давида и поставить четыре свечи в память о четырех Александрах.
Успешно выполненное Антоном командировочное задание дало повод для дружеского застолья радушно устроенного грузинскими партнерами по общему делу. После провозглашения многочисленных тостов и здравиц сложилась ситуация, когда Антон посчитал уместным коротко рассказать грузинским товарищам о четырех погибших Александрах и о трех (только о трех!) заупокойных молитвах в церкви святого Давида.
– Нет проблем, – заявил тамада. – Отслужим четвертую панихиду.
Так и случилось. С помощью грузинских друзей Антон отслужил эту, столь необходимую четвертую заупокойную молитву.
Таким образом замкнулся круг ритуальных поминаний также, как в давние времена замкнулось кольцо трагических событий унесших жизни великих людей России. Сто семьдесят лет прошло с того времен и только теперь свершилась историческая необходимость логического завершения роковых совпадений и предназначений судьбы.
Извините, комментарии закрыты.