КУКЛА ЗАБОЛЕЛА

Кукла заболела

Она родилась этой ночью. Из слов, которые я пробормотал во сне так громко, что проснулся.
«Хороших фраз гораздо меньше, чем хороших людей» – записал я на какой-то обрывок бумаги. «Поэтому литература имеет куда большую ценность, чем снулое человечество», – дописал я и пошел перекурить это дело.

Я назову ее Ася.

Ася.

**
Я встретил ее на следующий день, в тихом кафе, куда обычно заходил завтракать.

Она сидела за столиком в ожидании заказа и жадно смотрела в окно.

– Вы в первый раз в этом городе, Ася? – я бесцеремонно подсел к ней, надеясь на ошеломительный эффект тайного знания.

Я немного стеснялся – мои контакты со снулым человечеством основательно проржавели.

– Откуда вы знаете мое имя? – она пыталась быть строгой.

– Я придумал вас накануне. Это моя профессия. Я писатель.

– Забавно. Может, вы знаете, и откуда я приехала?

– Рио-де-Жанейро.

– У вас еще две попытки.

Я ошибся дважды. Она захлопала в ладоши. Уставилась черными глазищами. Как Рио-де-Жанейро.

– Эх вы, писатель… Брянск. Я там преподаю.

– Училка?

– Преподаватель литературы в университете, – отчеканила и обиделась.

– Скажите, преподаватель…вы уже видели Башню?

– Иванов? Таврическая-тридцать пять? Вы мне покажете?

Ася понимала меня с первого слова. Как никогда этого не было!

– Тогда скорее! Немедленно допивайте кофе! – вскричал я, хотел степенно подняться с места, но вдруг подпрыгнул и взлетел, ударившись головой о потолок.

**
– Ахматова! Блок! Гумилев! – на Таврической.

– Соло на ундервуде! – на Рубинштейна.

– Сукин сын! – Мойка.

– Родя, мы с тобой! – на Средней Подьяческой.

Мы гуляли, я держал ее под руку, удивляясь, сколько в этом особенного. Просто идти и поддерживать ее под руку. И главное – никто хмуро не замечал.

Я чуть не возлюбил людей.

– Видите ли, автор как действующее лицо постмо¬дернистского романа выступает в специфической роли своеобраз¬ного «трикстера», высмеивающего условности классической, а гораздо чаще массовой литературы с ее шаблонами: он прежде всего издевается над ожиданиями читателя, над его «наивностью», над стереотипами его литературного и практически-жизненного мышления, ибо главная цель его насмешек — рациональность бы¬тия, – подмигивал я.

– Авторская маска как важный структурообразующий принцип повествовательной манеры постмодернизма в условиях постоянной угрозы коммуникативного провала, вызванной фрагментарностью дискурса и нарочитой хаотичностью композиции постмодернист¬ского романа, оказалась практически главным средством поддер¬жания коммуникации и смогла стать смысловым центром постмо¬дернистского дискурса, – щебетала она.

И мы хохотали-переглядывались.

Иногда наш волшебный разговор переполнял меня экзистенциальным гелием. Мои ноги отрывались от асфальта, и Ася была вынуждена крепко держать меня за руку, потому что дул сильный ветер.

А потом настал чертовский закат, и я сказал:

– Ася!

Посмотрела вопросительно.

– Я хочу показать тебе секретный лаз в небо! – сказал я и повлек девушку в свое коммунальное логово на Петроградке.

Через дверь на общей кухне мы выбрались на черную лестницу. А там и чердак был. И мы грохотали кровлей под ногами и становились у самого края, и смотрели на город, как птицы.

– Охуительно, правда? – нежно спрашивал я, а она лишь кивала головой.

– Знаешь, – сказал я, набрав в грудь вечернего воздуху.

– И ты молчал?!

– Что происходит?

– Дырка! – она с ласковою укоризной показывала мне отверстие в черном чулке. – Господи, какой стыд! А я-то, ДУРА, и не заметила!

– Я куплю тебе новые! – удало рассмеялся я. – Сейчас у меня дома мы угостимся чаем, а после я скоро уйду за новинкой и вернусь метеорически быстро!

**
В шикарном магазине дамского белья очереди не было. Но крупный мужчина все же толкнул меня у кассы и грубо прервал диалог с продавщицей.

– Вы мне отложили, – бросил он девушке, на меня и не глядя.

– Я бы попросил, – сказал я.

Мужчина оглянулся.

– Остынь, животное.

– Что ж, – отметил я, взял мужчину за грудки и бросил его в строй манекенов у витрины. Очевидно, он сильно ударился головой, потому подниматься не спешил.

Я подошел к нему, засыпанному элегантным дамским бельем, и крикнул, что он мне ненавистен. Словно в забытьи, я выломал руку случайного манекена и принялся наносить мужчине удар за ударом. Подоспела охрана, меня скрутили.

Кроме чулок пришлось выкупить и испорченный манекен, но это было неважно.

**
В моей комнате темно от горящей свечи. Она держит в руке мой подарок.

– Можно? – сказал я. – Можно? Я? ПОМОГУ ТЕБЕ? НАДЕТЬ???

И похолодел от смелости просьбы.

– Я остановилась у подруги. Если я задержусь, она будет волноваться…

– А я сойду с ума, – брякнул я честную пошлость.

Она молча стянула футболку. Стащила юбку. Избавилась от лифчика и трусиков.

– Ты сам этого захотел, – сказала она и шагнула к выключателю.

Когда прошла резь в глазах от яркого света, я увидел ее.

Настоящую.

– Я люблю тебя! – сказал я и коснулся холодных шарниров ее колена.

– Ты сам этого захотел, – сказали пластиковые губы.

– Я люблю тебя! – я поднял легкое пластмассовое тело и осторожно положил на постель. Ее глаза закрылись.

– В моих волосах еще не высох клей, – сказала она, – так не хотелось в это верить…Но ты действительно меня выдумал. Я мертвая. Вернее – неживая.

Я прыгнул на нее. Я целовал ее ледяной рот и сжимал твердую грудь. Я раздвинул ее ноги и шарил по гладкому пластику дрожащими пальцами.

Но это было все равно что пытаться трахнуть ангела.

**
Она уезжала в Брянск на следующий день. Мы договорились встретиться на перроне.

– Вот этот букет. Сколько? – спросил я продавщицу цветов.

– Четыреста.

– А долго стоит?

– Искусственный стоит всегда, молодой человек, – сказала женщина и усмехнулась.

Ася обманула меня – назвала не тот номер вагона. Я метался по перрону до самого отправления экспресса, но так и не нашел ее.

С отъезда Аси, когда удавалось уснуть, я видел ее во сне.

И каждое утро, просыпаясь, я находил на своей шее петлю из тонкой серебряной проволоки. Ее конец уходил в форточку, дрожа от напряжения. Я рвал нить и садился к компьютеру.

И однажды я сдался.

– До Брянска на 14, пожалуйста, – сказал в окошко вокзальной кассы.

Сунув билет в паспорт, отправился купить дорожное пиво.

**
Я без труда отыскал ее университет. Узнал в деканате расписание ее лекций. Купил цветы и поджидал в коридоре, вдали от аудитории, из которой должна была появиться Ася.

Она вышла неторопливо, солидным шагом преподавателя. И тут же к ней бросился какой-то парень. Какой-то ненавистный парень ненавистного худощавого телосложения в больших ненавистных очках. Он поцеловал ее в губы.

Я медленно пошел к выходу, а букет выбросил в мусорку во дворе.

Но я знал! Знал, куда она ходит каждый день – одна. Ее сокровенная тайна – значит, об этом знали лишь мы вдвоем.

Французское платье, на которое Ася уже месяц откладывает из преподавательской получки. Каждый день она заходит в этот салон, чтобы посмотреть на тряпку своей мечты. Копить осталось недолго.

**
– Ты? – сказала она, когда я шагнул из-за пестрых рядов женского тряпья.

Я молчал. Я смотрел. Я не мог оторваться.

– Уезжай. Ты не в моем вкусе. Я выхожу замуж, – печатала она мне в лицо.

И тогда я схватил ее за руку. Дернул изо всех сил, и пластмасса осталась в моих ладонях. Я повалил Асю на пол, вцепился ей в шею. По полу покатился пластиковый глаз. Она не сопротивлялась.

– Отпусти меня! Отпусти меня, слышишь?! – орал я сквозь слезы и рвал ее голову, пока та не осталась у меня в руке. Я держал ее лицо в своих ладонях. И смотрел и смотрел и смотрел.

– Ты все сломал, – сказали ее губы и умерли.

Я схватил легкое изуродованное тело. Прижал к себе. Вокруг что-то кричали женщины.

– Кукла заболела, – сказал я.

– Кукла заболела.

– Кукла заболела.

И засмеялся.

**
Теперь я много сплю. Просыпаюсь поздно, и ничего не давит на шею. Комп изрядно запылился. Зато в углу растет зеленый бутылочный лес, в котором я вот-вот потеряюсь.

По ночам я включаю везде свет. Так надо.
Но не сегодня. Я открываю последний баттл в темноте.

Когда готов последний глоток, в плывущей комнате раздается тихий скрип. Это дверь старого шкафа. Кто-то открывает ее изнутри.

В тусклом свете фонаря с улицы я вижу, как на пол опускается нога в драном черном чулке.

– Здравствуй, Ася, – говорю я, – я так соскучился.

– Здравствуй, дорогой, – отвечает надтреснутый голос, и однорукая фигура с нелепо свернутой головой все ближе и ближе.

Я улыбаюсь ей навстречу, ложусь на постель и закрываю глаза.

Александр Кудрявцев