МЁРТВЫЕ СТРАНИЦЫ

МЁРТВЫЕ СТРАНИЦЫ

– Нельзя, – она прижимается спиной к белой двери, за которой шумит вода.

– Мне просто руки вымыть…

– В ванную пока нельзя.

Склоняет серьезную голову с кустом разноцветного беспорядка вместо прически. Странная.

Мы познакомились сегодня вечером, в парке. Я, как обычно, шатался по городу, заливая коньяком из фляги хроническую усталость от бытия. Онегин, Печорин и Тихокончеев. То есть я.

Светлый расплывчатый силуэт прогуливал по голубым сугробам тень черного дога. «Как зовут пса?» – спросил я со скуки. «Пес», – ответила девушка, и я посмотрел на нее внимательнее. Вскоре выяснилось, что имя хозяйки Пса Милана, я опоздал на метро, а она живет одна в однушке спустя три дома отсюда.

И у нее есть коньяк.

У подъезда дог сорвался с поводка куда-то в темные дворы. «Пускай себе. Потом сам придет»…

Легко и непринужденно.

– Окей, босс, – я делаю вид, что не обиделся.

– Не дуйся. Пойдем, кое-что покажу!

Ее холодная ладошка сжимает мою руку, увлекая в комнату. Обстановка мне странно знакома: маленький телевизор на вкрученной в стену подставке, оранжевые обои и золотистые шторы словно хотели что-то сказать, но внезапно потеряли память.

В темноте большого монитора несутся в пространстве разноцветные звезды. Она нагибается над экраном, щелкая мышью.

– Смотри… недавно группу интересную нашла. «В контакте».

– Разве на этой помойке может быть что-то стоящее?

– Мертвые страницы.

– Что?

– Группа называется «Мертвые страницы». Сборник страниц юзеров, покинувших бренный «реал».

Страница выглядит как форум, где каждое сообщение – ссылка на страницы “ушедших”, как их здесь называют, плюс краткая история смерти их обладателей.

– Большинству ребят от двадцати до тридцати. В большинстве – жертвы происшествий, убийств или болезней. Есть и самоубийцы. В основном, вешаются или выбрасываются.

Передо мной мелькают молодые лица. Почти все они улыбаются. Внутри веет зябким ветерком осеннего кладбища – я словно рассматриваю таблички могил на кладбище молодых.

– Мы уйдем, но после нас останутся шрамы, – тихо напевает она под нос и вдруг улыбается, – или странички «в контакте».

– Обожаю бродить по их страницам, – она уже давно не смотрит на меня, жадно следя за сменой картинок и текста, – как будто гуляешь по еще плывущему «Титанику»…

Я читаю их любимые цитаты:

«Жизнь – очередь за смертью, но все равно, кто-нибудь постоянно лезет без очереди»…

«Она всегда и всюду опаздывает. Она опоздает даже к самому Господу Богу на небеса».

«Какие минуты были самыми важными в твоей жизни, узнаешь, когда уже поздно».

«Всё что ни делается, всё к лучшему».

У этих затертых фраз здесь появилось особенное эхо.

– Единственный вопрос, который интересует всех по-настоящему, – она снова берет мою руку в ледяную ладонь. – Что там? – она снова улыбается, и по моей спине бежит поток мурашек. – Забавно, правда?

– Веселенькое у тебя хобби…

– Это не хобби…

– Стой… – я вглядываюсь в экран.

«Владимир Тихокончеев».
«I hate myself and I want to die».

Моя страница. Здесь. Моя страница.

– Что за дебильные шутки…

– Это не…

Я перевожу дух, вырываюсь из ее длинных пальцев-водорослей, бегу из комнаты и распахиваю белую дверь.

В переполненную ванну туго бьет струя воды из крана. Я смотрю на собственное скорчившееся голое тело с нелепо торчащими руками и откинутой головой. Распоротые запястья похожи на открытые кровоточащие рты, на голубом кафеле жирные темные пятна.

Шум воды расползается в глухой черный гул. Я пячусь прочь из этого жуткого места; она стоит у компьютера, сложив руки на груди.

– Эта квартира… – хриплю сквозь наждачное горло.

– Твоя, – она внимательно смотрит мне в глаза. Реальность становится горячей, дрожит, расплывается и течет по щекам крупными жгучими каплями.

– А ты… – бормочу я.

Она щелкает мышью.

– А вот я.

«Милана «Счастливая Невеста» Евграфова
«Танцуй, будто никто не видит, пой, словно никто не слышит, люби, как в последний раз».
«Обновлено 248 дней назад».

– Я готовилась к свадьбе. Чтобы жить долго и счастливо, умереть в один день, – она умолкает на пару секунд, – утром за три часа до лимузина включенный фен упал в ванну. В ванне была я. Забавно, правда?

– А почему… мы с тобой?

–  Извини, пришлось имплантировать тебе искусствнное воспоминание о нашем знакомстве. С таким как ты, нужна предварительная работа.

– С какими?

– С трусами, – она устало вздыхает, – вы все время сомневаетесь… Живете – боитесь. Умираете – боитесь. Всю жизнь ноете, что жизнь – это ад. Так что вот, – она машет рукой на дверь в прихожей, – вперед и с песней. Пошли.

Портал из реальности в Неизвестность, обитый пухлым коричневым кожзаменителем, смотрит на меня надтреснутым глазком.

Стальной язык замка уходит в сторону, Милана щелкает фиксатором.

– Кстати, твой дверной замок называется «Цербер». Забавно, правда? Ну, идем, чего встал?

– Я…

Она оказывается рядом и вдруг наотмашь бьет меня по щеке.

– Подожди…

Рука у нее тяжелая. От града пощечин мою голову мотает в разные стороны. Я зажмуриваюсь, закрывая лицо руками.

– Да подожди ты…

– Тряпка…

– Хватит! – ору я во все легкие, но слышится лишь слабое поскуливание.

– Очнулся болезный!

Я с трудом разлепляю веки, утыкаясь взглядом в круглое ласковое лицо. От женщины в голубом халате, склонившейся надо мной, пахнет лекарствами, спокойствием и добротой.

– Тихо, тихо, родной… Капельницу не вытащи… как очухаешься, соседям свечку за здравие поставь. Это они «скорую» вызвали. Примчались к тебе, когда из твоей квартиры заливать начало. Дверь слава богу, открытой оказалась… да не вертись ты…

На прохладных стенах палаты дрожат теплые квадраты нового дня. В окне синеет лоскут апреля.

Он похож на почти забытый детский смех.

Александр Кудрявцев

Извините, комментарии закрыты.