ПРОКОЛОЛАСЬ

ПРОКОЛОЛАСЬ
Жены любят, когда их мужья в больших начальниках ходят. Чем выше должность мужа, тем почетнее жена. Скажем, жена дворника или директора. Что больше звучит? То-то же.

Мою жену тоже не миновала эта начальственная болезнь.

Было это давно, когда я после института уже года три работал в СМУ. Помню: пришла она как-то после работы домой, прямо скажем. чем-то очень расстроенная, с ходу бросила на стал сумку, сама не раздеваясь бухнулась в кресло. Понимаете, это с ее-то характером, когда она за каждой пылинкой с пылесосом гонялась. Я насторожился. С минуту смотрела на меня как удав на кролика, потом спросила:

— Иван, мужчина ты или нет?

— Тебе виднее, — отвечаю ей, предчувствуя что-то недоброе.

— Валера Бекаревич огромным заводом заворачивает, а ты все инженеришка.

— Что такое завод! — сказал я сам не зная зачем. — Я недавно Петра Павленко в Москве видел, когда в командировке был. Так он уже в министерстве три года сидит. Вот это величина. А ты мне какого-то Бекаревича в пример ставишь. Прямо скажу: мелко пашешь.

Жена изобразила такое лицо, будто только что целиком съела лимон и горько сказала:

— Лопух ты, Иван, придорожный, а не мужчина. Нет у тебя настоящей мужской хватки, Ха-ха-ха! Днями протирает штаны в СМУ и повизгивает от восторга. Как я жалею, что вышла за тебя! Дура, что Мишке Кустяеву отказала, как-никак он теперь уже доцент.

— Пожалуйста, исправляй ошибку, он еще холостяк, — ответил я на уже не первый скандал на тему моего служебного роста.

Жена вспыхнула, как сухая спичка и побежала в спальню переодеваться. Минут через пять она выпорхнула из двери в легком халатике, яркой бабочкой подлетела ко мне, заискивающе заглядывая в глаза, спросила:

— Так говоришь в Москве видел, Петюшу Павленка?

— Ну да. На квартиру меня затянул, угощал. Коньяк, черная икра! Шикарно он в жизни устроился. Да, забыл тебе сказать, “Волга” у него, видать, персональная. Я его тоже в гости к себе пригласил. Летом приедет.

— Неужели? — радостно воскликнула жена. — Ваня, да ты ж у меня умница. Дай, я тебя в щечку.
И почему-то повеселевшая жена оставила на моей щеке след помады.

Прошла зима. Разговор этот был давно забыт, как однажды приносит почтальон письмо от Павленко из Москвы. Разворачиваем бумагу, читаем. Так и так, пишет бывший одноклассник, буду у вас такого-то числа, в такой-то день. Встречайте.

Жена, естественно, запрыгала от радости, я, глядя на нее, затрясся от ревности: как-никак, Павленок этот в школьные годы пописывал моей Верке любовные записки. Я так прямо жене и футанул, дескать, любовь хочешь с ним закрутить.

— Дурачок ты мой, — ласково сказала она и потрепала меня по щеке. — Мы не должны упустить этот случай. Москва, театры, магазины! Это же восхитительно! Как я рада! Может с его помощью и мы в Москву переберемся.

И начались приготовлении к встрече дорогого гостя. Жена задвигала все рычаги друзей, знакомых, и знакомых их знакомых. Снабженческая машина заработала. В результате в меню предполагаемого угощения было все, в том числе и птичье молоко — торт.

Смотрел я на жену и думал: ее призвание — снабжение. Вот если б нам ее в СМУ. Глядишь, не было бы простоев из-за отсутствия материалов. Надо будет с ней поговорить.

— Послушай, а на какие шиши ты все это раздобыла? — спросил я жену, когда она притянула откуда-то полную сумку копченых угрей.

— Известно на какие — на одолженные. Твоей-то зарплаты едва хватает на хлеб с солью. Но ты, Ванюша, не горюй. Вот выведу тебя в люди и потом все окупится.

И я перестал интересоваться этой деликатной стороной. Шут с ней, думаю о жене, пусть потешится.
Через два дня у нашего подъезда остановилась черная “Волга”. Из нее, важно сверкая глянцевой лысиной, вышел широколицый, властный сам Петр Устинович Павленко.

Я не буду описывать восторги моей жены при встрече гостя, потому что они не поддаются описанию. Это нечто сплошное из «охов», «ахов» и восклицательных знаков. Глядя на жену, я подумал: «Актриса, натуральная Гоголева, почему она в ГИТИС не поступала».

Потом был празднично накрытый стол. Ярко сверкал одолженный у соседки хрусталь, горели звезды на бутылках с коньяком, бурно шипело добротное шампанское: путь в верхотуру требовал жертв.

Петр Устинович опрокидывал одну рюмку за другой, нюхал хлеб и с новой силой набрасывался на закуску. А жена все подкладывала и подкладывала ему на тарелку, кокетливо заглядывала в глаза, улыбалась так, что у меня холодок пробегал по спине. “Чего доброго, возьмет и сбежит с ним в свою Москву. Навязался, паразит, на мою голову».

— Как мы вам рады, дорогой Петр Устинович. Своим приездом вы внесли в нашу жизнь свежую струю. А мы… — Она передернула узкими плечиками и сделала грустную улыбку, — а мы тут совсем плесенью покрылись. У вас же в столице блеск. –  Петр Устинович молча кивал головой, изредка набитым ртом говорил протяжное “д-а-а” и снова принимался за курятину.

—- Театры, заграничные артисты, представляю: не жизнь — рай, — продолжала жена, незаметно подбираясь к тому главному, ради которого она затеяла этот спектакль. — Да и должность у вас такая. Уж вы бы, Петр Устинович за моего Ваню похлопотали. У него ведь тоже институт. — Сказав такое, жена стриганула по мне злым взглядом. — Вы бы его пока хоть рядовым инженеришкой, только б в министерство, в Москву. А то он тут совсем мохом покрылса.

Петр Устинович кончил жевать, вытер салфеткой жирные толстые губы, потом руки и сказал:

— Я бы с удовольствием, но надо было раньше, когда я при должности был. Сейчас мне это не под силу.

— Ну-ну, Петр Устинович, не скромничайте, вы все же министерский работник, величина! — продолжала настаивать жена.

— Видите ли, теперь я уже не в министерстве, а на овощной базе работаю. Она, проклятая, подвела. — И он через окно кивнул в сторону “Волги”. — Прокатили меня, как говорят, на вороных, а я вот на ней катаюсь. — И он раскатисто, пьяно захохотал.

Лицо жены словно обдали холодным душем. Оно вдруг стало цвета вымоченной селедки. Будто по делу, она пошла на кухню. А я, зная такие случаи и характер жены, побежал вызывать скорую помощь.

В. ШАБАЛТАС.