БАРОМЕТР

БАРОМЕТР

Рассказ

Он висел над столом Матвея Ивановича. Это был старый барометр-анероид с трещинкой на стекле. Прибор пострадал еще в те далекие годы, когда Матвей Иванович служил капитаном катера. Судно попало в жестокий шторм, его выбросило на берег. Тогда и появилась на стекле лучистая трещинка.

Потом барометр побывал на переборочном кунгасе ставного невода, с год повисел в конторке начальника посольного цеха. А когда Матвея Ивановича Дударева назначили директором Дивногорского комбината, прибор оказался в его кабинете. Здесь он висел уже лет пять.

Директору рыбокомбината прибор был не нужен. Но Дударев привык к нему, как, скажем, привыкают люди к какой-нибудь безделушке. Вроде и не нужная вещь, а расстаться с ней жалко. Так и прижился отслуживший своё прибор в директорском кабинете. Он не мешал Матвею Ивановичу, места не занимал, ухода не требовал. Иногда Дударев даже пользовался его показаниями.

Правда, в последнее время барометр стал подвирать. Заметив это, Матвей Иванович решил починить его и попросил секретаршу поискать мастера. Расторопная женщина быстро выполнила распоряжение начальника. Мастер должен был прийти сегодня. Но сегодня Дудареву было не до него. И виной всему оказался вчерашний звонок из райкома. Один из его старых приятелей предупредил о приезде Вострикова. И хотя удивительного в этом ничего не было: новый секретарь райкома начинал свою работу, как и прежний, с объезда предприятий, – все же на душе Матвея Ивановича стало слегка тревожно. Дударев хорошо помнил, как два года назад такой же звонок предупредил его о приезде Еремеева, предшественника Вострикова. Еремеев звонил сам. Пробасив в трубку привет, он попросил прислать катер и, хохотнув, добавил:

– Смотри, чтоб все гладко было. Я сердитый.

А Востриков не звонил.

Размышляя об этом по дороге в управление, Матвей Иванович подумал, что новый секретарь поступает неправильно. Не ревизор ведь. Эта мысль рассердила, и директор заторопился. Под ногами что-то зазвенело. Дударев злобно поддел носком сапога консервную банку. Коротко звякнув, жестянка описала дугу над песчаной дорогой и ударилась об ящик, стоявший рядом с другими такими же прямо под окнами управления. Ящики от времени и дождей почернели, с некоторых были сорваны доски и внутри виднелись детали машин.

Проследив полет банки, Матвей Иванович решил, что ящики надо убрать с глаз долой, не откладывая. В них было оборудование для бондарного производства. Завезли машины несколько лет назад. Собирался Дударев построить цех, но все как-то не доходили руки. Зимой строить нельзя: снегу много, а летом путина заставляла забывать обо всем, что к добыче рыбы не относилось. Потом деньги израсходовали. Так и собирали бочки и ящики вручную. Впрочем, бондари не жаловались: заработки у них были хорошие.

Войдя в кабинет, Дударев позвонил на центральный склад и приказал убрать ящики. Затем неторопливо разделся и сел просматривать почту.

По его расчетам, до приезда Вострикова оставалось часов шесть. Матвей Иванович с вечера послал вверх по речке катер. Там, в районном селе, недалеко от райкома была пристань. Возле нее – речная тоня. Дударев отправил туда запасной невод, а капитану наказал, чтобы торчал на глазах у райкомовцев. Попросят кого-нибудь подвезти, пусть возьмет. Глядишь, Востриков, убаюканный удобной ездой, прибудет в хорошем расположении духа.

Позаботился Дударев и о гостинице. Неплохо бы позвать Вострикова к себе. Еремеев любил останавливаться в директорской квартире. Но Матвей Иванович не знал Вострикова. Пригласишь, а он откажется: будет неудобно.

Зазвонил телефон. Комендант доложил, что все распоряжения директора выполнены.

– А как дорожки? – спросил Дударев.

– Постлали, специально со склада выписали, – ответил комендант.

Дударев удовлетворенно хмыкнул. Он любил, чтобы полы были покрыты ковровыми дорожками.

Положив трубку, Матвей Иванович придвинул к себе сводку. Невода дали много рыбы. С обработкой уловов было хуже. Коптильный цех опять выпустил дрянные балыки. Один из холодильников не работал.

Вчера Дударев объявил выговор механику Ляхину. Механик был из группы молодых специалистов, недавно присланных на комбинат. Он вечно носился с какими-то идеями перестройки комбината. А морозилку «запорол». Тоже что-то там вздумал переоборудовать и без спроса остановил холодильник на два дня.

– Надо посмотреть, что он там наделал, – подумал Матвей Иванович и бросил взгляд на окно. На противоположной стороне улицы виднелась часть здания, где размещалось партбюро. На дверях висел замок: секретарь был в отпуске, а заместителя вызвали на какой-то семинар в область.

Прохожий в щеголеватой куртке, по внешнему виду приезжий, остановился против дверей, постоял недолго, поднялся на крыльцо и потрогал замок, словно взвесил его на ладони. Потом неторопливо пошел через улицу. – Сюда-то зачем, – подумал Матвей Иванович и стал ждать гостя.

Вошел тот самый, в куртке. На вид ему не было и сорока. Худое лицо, серые глаза. Все самое обычное, кроме куртки. Странная какая одежка, подумал Матвей Иванович и привстал, протягивая руку для пожатия.

– Востриков, – представился тот. – Слышали, наверное.

Матвей Иванович хотел сказать, что догадался об этом, когда увидел гостя у дверей партбюро, но передумал. Ведь на самом-то деле он не ждал его так быстро.

– Слышали, слышали, – громко сказал он, тряся руку Вострикова. – Ну, а я – Дударев. Тоже, наверно, слыхали, – хохотнул он, опускаясь в кресло и сверля гостя глазами. – Вот и познакомились. А мы-то, признаться, Вас к вечеру ждали.

Намекнув на это, Дударев хотел уколоть Вострикова за ревизорские замашки и одновременно дать понять, что для Дударева никаких секретов не существует. Но Востриков намека, видимо, не понял.

– Я к вам прямо из Неклюева, от соседей, – сказал он. – Решил, что так поближе. Да и дорога по прибойной полосе получше.

– Как же, как же, – согласился Матвей Иванович. – Прибойка наша, что твой асфальт.

Помолчали. Гость вопросов не задавал, рассеянно разглядывал обстановку кабинета и, казалось, чего-то ждал. Дудареву это не понравилось. Он привык к шумным наездам Еремеева, обоюдному хлопанью по спинам, при встречах, к разговорам серьезным и обстоятельным.

Еремеев не был молчуном. Взяв собеседника за лацкан пиджака, Еремеев вплотную подходил к нему и то ласковым шепотом, то повышая голос, убеждал или выговаривал.

– Ты мне план добычи давай, – говорил Еремеев, теребя Дударева за пуговицу. – В нем, как в зеркале, твоя работа.

И Матвей Иванович знал: добыча в порядке, – Еремеев будет доволен.

– Давай, давай – говорил Еремеев. И Матвей Иванович давал.

А Востриков сидел и молчал. Матвей Иванович поправил чернильницу, сдвинувшуюся с гнездышка прибора, сдул с рукава пылинку и загадал: если Востриков попросит сводку, значит они найдут с секретарем общий язык и Дударев пригласит Вострикова вечером на чашку чая. Если же Востриков попросит показать ему комбинат, то…

Додумать ему не пришлось. Востриков кивнул на стенку поверх головы Матвея Ивановича и сказал:

– Смотрите, на дворе дождь, а он у вас «ясно» показывает.

– Что? – не понял Дударев и оглянулся.

– А, барометр. Так это же хлам, старье.

Сказал и почувствовал неудобство. Вспомнил, что вот-вот придет мастер. Дернул черт связаться с починкой.

– Старье, – закончил он. – Висит. Еще до меня его кто-то повесил. Выбросить недосуг, мысли не тем заняты. Добыча, знаете… – И подумал:

– Зачем вру?

– Да, да, – сказал Востриков. – Так что вы мне хотели сказать?

Дударев удивился. Он ничего не хотел сказать, он ждал, что скажет ему Востриков.

«Надо его увести отсюда», – подумал Матвей Иванович.

И предложил:

– Может, Вы глянете на комбинат? Тут у нас все под руками.

– Пожалуй, – согласился Востриков. – Только вот дождь…

– Ерунда, – обрадовано воскликнул Дударев, – мы к воде привычные, а Вам плащок сообразим.

Он так и сказал «плащок», не заметив мимолетного взгляда Вострикова, которым тот как бы окинул всего Матвея Ивановича. Окинул, отметил что-то и стал смотреть в окно. Там, на улице, тракторист нацепил петлю от троса на ящик, подтащил конец к трактору и забрался в кабину. Деловито урча, машина поволокла ящик.

Матвей Иванович подумал, что Востриков спросит про станки. Все приезжие спрашивали. Еремеев однажды даже отругал Дударева.

Но Востриков не спросил. Принесли плащ, и они вышли на улицу.

Мелкий дождь окутал поселок серой пеленой. Он не барабанил по крышам, не звенел в лужах. Влага бесшумно сочилась откуда-то сверху. Лица сразу словно вспотели. Востриков натянул капюшон.

– Такое только у нас и увидишь, – сказал Матвей Иванович. – Теперь дня на три зарядит, если ветер не подует. Знаете, как у нас это называют?

– Что?

– Да дождь этот. «Северными надбавками». Пургу тоже.

– Занятно, – сказал Востриков, старательно обходя лужу, разлившуюся у крыльца управления. – А ведь это подровнять можно, – показал он на нее. – Две машины гальки – и все.

– Растопчут, – убежденно заметил Матвей Иванович. – Зря деньги выбросим.

Востриков поморщился. Матвей Иванович понял это как знак, что такие разговоры секретаря не интересуют, и перестроился, стал жаловаться на накладные расходы, на нехватку запасных частей, на задержки с финансированием.

– Бондарный цех давно надо поставить, – говорил он, – так главк денег не дает.

– А я слышал, – сказал Востриков, – что были деньги. Только вы их вроде на другие нужды использовали.

Дударева удивило такое проникновение нового секретаря в дела комбината. «Наверное, Еремеев сказал», – подумал он и ответил:

– Был грех. Холодильник ремонтировали. Коптилку поставили.

– А зачем вам коптилка? – вдруг спросил Востриков.

Матвей Иванович опешил. Вот еще новость. Еремеев сам записал в решение районной конференции пункт о строительстве коптилки. Балыки-то нужны населению или нет? Он так и объяснил это Вострикову.

– М-да, – сказал Востриков. – Как бы это вам растолковать? Понимаете, комбинат ваш на страну работает. Это государственное предприятие. А балыки вы в рыбкооп отдаете. Ими торгуют в районе, а кто эти балыки покупает? Здесь в каждом доме своя коптилка.

Матвей Иванович вспомнил, как однажды жена, купив несколько рыбин, так и не подала их к столу. А потом несколько дней ворчала на продавцов, которые торгуют залежавшейся рыбой. А, может, тут не продавцы виноваты, а он, Матвей Иванович, знавший, что коптильный цех работает плохо. Вострикову он сказал:

– Берут, в районе берут. Вот наладим производство, и еще лучше будут брать.

– Да ведь разве в этом дело? – раздраженно сказал Востриков.

– А в чем же? – простодушно удивился Матвей Иванович. – Вон наша коптилка, посмотрите.

Потемневшая от дождя арка перекрывала дорогу. Впереди виднелись корпуса консервного цеха, справа, загораживая вид на море, выстроились два холодильника, слева темнело здание коптильного цеха.

Востриков и Дударев сошли с дороги. Подымаясь на крыльцо, Матвей Иванович нечаянно наступил на рыбьи внутренности. Нога соскользнула, и он больно ударился коленом о ступеньку. Взглянув на Вострикова, приметил у него улыбку. И рассердился.

Спихнув скользкий комок, Дударев открыл дверь. Вкусно запахло копченой рыбой. Директор и секретарь райкома остановились перед двумя рядами стеллажей, на которых висели связки балыков. Из соседнего помещения вышла высокая женщина в белом халате, накинутом на фуфайку. Увидев посетителей, она поклонилась и представилась Вострикову:

– Ложкина, мастер.

Матвей Иванович, прихрамывая, прошел к стеллажу и, выдернув из связки рыбину, стал ее нюхать.

– Горькая, – сказал он, вешая рыбу обратно, и потер ушибленное колено. – Сколько вам, Анна Петровна, говорить можно?

Ложкина равнодушно взглянула на директора.

– А сколько хотите. Пока сушилки для опилок не будет, качества не спрашивайте.

– Так ведь вам сухие опилки возят, – возмутился Дударев.

– Возят, может, и сухие. Да пока они перед цехом поваляются, сухость-то вся и выйдет.

Все трое прошли под навес. Матвей Иванович взял горсть и стал просеивать опилки через пальцы. Востриков повторил его жест, поглядывая то на Ложкину, то на Дударева. Опилки были влажными.

– Работать надо, – сказал Матвей Иванович, делая пометку в записной книжке. – Будут вам сухие опилки.

И пошел на дорогу. Ложкина крикнула ему вслед:

– Без сушилки все равно ничего не выйдет.

– Она права, – подтвердил Востриков. – Без сушилки действительно ничего не выйдет.

Матвей Иванович был сердит. Чего он суется, этот новый секретарь. Баба просто не хочет работать. Им, теперешним специалистам, подавай все готовенькое. Построй он сегодня сушилку, Ложкина завтра потребует перевести цех на атомную энергию. Когда Матвей Иванович солил рыбу, он ничего не требовал. С него требовали. Вострикову он сказал:

– Тесно, негде сушилку ставить.

Востриков мягко возразил:

– Вы меня неправильно поняли. Не нужен вам этот коптильный цех. Вот что я хотел сказать. Он отнимает у комбината средства, а взамен не дает ничего.

– А балыки? – спросил изумленно Матвей Иванович.

– М-да, – промычал Востриков и стал расспрашивать Матвея Ивановича, давно ли он живет на этом комбинате, где работал раньше. Дударев отвечал односложно. Ему не нравились эти вопросы. Словно Востриков раздевал его и осматривал, нет ли каких изъянов.

Матвей Иванович знал, что изъянов не было. Анкета у него была блестящая. Правда, одна графа прихрамывала. Матвей Иванович не мог похвастать, что он в свое время окончил какой-нибудь институт. Но с годами это смущало его все меньше, а потом и вовсе забылось. А Востриков со своими вопросами все крутился возле этой злополучной графы с одним словом «образование». Точно носом тыкал. Уж не ключик ли подбирает, мелькнула мысль.

«Подбирать ключик» – любимое выражение Еремеева. Это означало найти слабое место у неугодного работника. Так сказать, предлог для снятия.

«Чепуха, – решил Матвей Иванович. – Разве это ключик?»

Тем более, у него стаж, опыт. Другое дело, когда рюмка или там по женской части что-нибудь.

И Дударев окончательно успокоился.

Сзади послышались чьи-то торопливые шаги. Дударев и Востриков остановились. Матвей Иванович узнал Ляхина. Механик хотел было пройти мимо, но Дударев остановил его. Матвею Ивановичу захотелось показать Вострикову, чего стоит этот специалист, «запоровший» морозилку.

– Холодильник почему не работает? – строго спросил он Ляхина.

– Пустили, – сказал механик и улыбнулся. – Теперь вдвое больше будем морозить. И простой перекроем.

– Это как же?

– Будем брикетами морозить. Я кое-что в камере приспособил. А то ведь смех один был, а не работа.

– За смех вам уже выговор вынесен, – сухо сказал Дударев и, поняв, что того разговора, какого хотел, не получится, добавил:

– Ну что ж, посмотрим.

Но Ляхин не захотел уходить.

– У меня есть вопрос, – сказал он. – Когда пристройку к холодильнику будем делать? Рыбу девать некуда.

– Это не ваше дело, – ответил Матвей Иванович. – Есть мероприятия, утвержденные главком.

– Возразить нечего, – грустно сказал Ляхин, махнул рукой и повернулся было уходить. Но остановился и, обращаясь к Вострикову, заговорил вновь.

– Нет, Вы подумайте только. Врочем, простите, – он смущенно улыбнулся. – Я не знаю Вас…

– Востриков, секретарь райкома.

– Вот оно что, – сказал Ляхин. – Значит, Еремеева?..

– Да, Еремеева освободили.

– Так, так, – замялся Ляхин. – Ну хорошо. Я Еремееву однажды все это говорил. Теперь вам хочу. Слушать будете?

– Попробую, – улыбнулся Востриков.

– Так вот о мероприятиях. Они, как бы вам сказать… – Ляхин щелкнул пальцами.

– Вот… Вы имеете костюм. Носите его год, второй. Он вышел из моды, устарел что ли, да и поизносился малость. Его бы в пору перешить, так как на новый пока денег нет. Смотришь, он и выглядел бы поприличней, и поносился бы еще. А вы упрямый. Вы не хотите перешивать костюм. Ставите заплатки туда и сюда. И некрасиво, и немодно. А деньги те же тратите. Вот вам наши мероприятия. Понимаете?

– Не очень.

– Ну вот вам пример. Вон, смотрите, гидрожелоба. Каждый год мы на их ремонт деньги тратим. Энергии они отнимают уйму. А ведь можно транспортеры поставить. И просто, и дешево. А у нас руки не доходят.

– Почему же?

– Да об этом вам лучше Матвея Ивановича спросить. Я ему обо всем давно говорил.

Дударев стал вспоминать, когда Ляхин говорил ему о транспортере, да так и не вспомнил. Уж очень много ему говорил Ляхин. Да и другие тоже. А план спрашивали только с него, Дударева. Поэтому Дударев относился внимательно к тем предложениям, которые сулили выгоду в самом ближайшем будущем. Он брал в руки синицу. Журавля в небе Матвей Иванович не признавал.

Он объяснил это Вострикову. Но тот слушал Ляхина. А Дудареву слушать Ляхина было неинтересно. Ему хотелось есть. Дома, наверное, уже пообедали. И на ноге, видно, здоровый синяк. Дударев потрогал ушибленное место: больно. Ему захотелось присесть где-нибудь. Но, поискав глазами, не нашел ничего подходящего. И он стал прохаживаться. Пять шагов в сторону, пять – обратно. До него долетели слова беседующих, и общий смысл разговора он улавливал. Говорил больше Ляхин.

– Развития не хватает, – говорил он. – Строим каждый год много, а толк где? Подсобные цехи, как грибы растут. Столярный цех у нас уже табуретки и диваны выпускает. Механическую мастерскую в новое помещение перевели. Тесно в старом стало. А пристройку к холодильнику сделать некогда. Станки бондарные заржавели. Не комбинат, а мебельная фабрика.

Ляхин замолчал. Потом, тряхнув головой, заговорил снова:

– Я думаю, все идет вот откуда. Мы сейчас и ловим рыбу, и обрабатываем. Ловим с каждым годом больше, а на это и сил больше уходит. Кроме того, на добычу очень много внимания обращается, даже газеты сводку о добыче печатают, а о том, как обработка идет, мы только из годовых отчетов узнаем. А с нас надо готовую продукцию спрашивать. Ведь смешно было бы с хлебозавода требовать только расхода муки и по этому судить о его работе. Так вот. Сейчас вырос флот у колхозников. Надо его усилить и всю добычу отдать в колхозы. А нам – только обрабатывать. Думаю, что тогда комбинат по-другому выглядел бы. И мероприятия мы стали бы составлять другие.

Востриков внимательно слушал, задавал вопросы, записывал. Матвей Иванович совсем изнемог, когда они, наконец, подали друг другу руки.

– Вы интересно говорили, – сказал Востриков. – И многие у вас так думают?

– За всех не ручаюсь, – засмеялся Ляхин и повернулся уходить.

– Ну что ж, – сказал Востриков Матвею Ивановичу, когда они пошли назад, – Видели мы нынче довольно. Надо и на завтра оставить.

Матвей Иванович подумал, что видели-то они как раз очень мало. Даже до неводов не дошли. Еремеев всегда в первую очередь объезжал невода. Еремеев знал, где передний край. А Востриков все вокруг да около ходит. С Ляхиным беседует.

Дождь, моросивший с утра, кончился. Солнце быстро подсушивало дорогу. Востриков и Дударев сняли плащи. До самых дверей управления шли молча. Отдавая плащ Дудареву, Востриков спросил, как дойти до столовой. Матвей Иванович показал. И хотел было идти в помещение, как вдруг его окликнули. Дударев остановился. То же сделал и Востриков.

К ним приближался старик. Мелкая, подрагивающая походка и блеск глаз говорили о том, что он навеселе. Подойдя вплотную, старик как-то нелепо взмахнул руками и, тяжело дыша, сказал:

– Ключик-то, товарищ директор, вы с собой унесли. Насилу догнал.

– Какой ключик? – недовольно спросил Дударев. – Кто вы такой?

– Мастер я, мастер. Барометр вам чинить пришел. А ключика-то от кабинета вашего нету. Дайте ключик, и барометр ваш я в миг починю. Как новенький будет.

Дударев наконец понял, что произошло. Взглянув на весело блестевшего глазами Вострикова, он хотел что-то сказать, но слова не шли из горла. Он задыхался. Покраснев так, что почувствовал, как загорелись уши, Матвей Иванович махнул рукой.

– Уйдите, – наконец выдавил он. – Уйдите, вы мне не нужны.

Старик посмотрел на Дударева, потом на Вострикова и что-то сообразил.

– Ну, прощевайте, когда так, – сказал он. – А меня завсегда можно найти. На пенсии я. А живу вон там, рядом с Ложкиной вашей.

И он пошел назад. Востриков, молчавший во время этой сцены, сделал вид, что ничего особенного не произошло.

– А ведь дождь-то кончился, – сказал он. – Вот вам и надбавки.

Матвей Иванович поморщился. Зашел в кабинет и, не раздеваясь, присел к столу. Голод его больше не мучил. Он осторожно потрогал колено.

– Черт! Надо же было на рыбьих кишках споткнуться.

Он встал, посмотрел в окно. С пристани доносился дробный перестук рыбонасосов, на рейде гудел пароход. Мимо окна шли рабочие консервного цеха: кончилась смена. Сзади показался Ляхин. Его догнала Ложкина, и оба о чем-то оживленно заговорили. Ложкина засмеялась. Захохотал и Ляхин. Оба, как по команде, повернули головы в сторону управления.

Матвей Иванович отвернулся. На душе было смутно. Знакомство с Востриковым вселило в него непонятную тревогу. Он попытался сбросить это чувство, заставлял себя думать о другом. Сев за стол, придвинул пачку свежих телеграмм. Но, читая, ловил себя на мысли, что не понимает их смысла.

– Что же все-таки произошло? – мучительно думал он. – Что?

А. Жаренов.

__________