КАМЕШЕК В БАШМАКЕ. Ч1

КАМЕШЕК В БАШМАКЕ
Антиутопия

 

«Эли, Эли! Лама салахфани…»

Часть первая

1. Антон и планетарная ноосферная сеть

«Я в междуречьи роли и речи»…

Антон Добронравов, мужчина тридцати пяти лет, работающий в филиале Исследовательского Центра Проблем Коммуникации, с удовлетворением посмотрел на текст поэтической фразы, которую он только что отклацал на клавишах старинной немецкой пишущей машинки. Машинка была переделана мастерами-электронщиками в клавиатуру для набора текстов в электронном виде. К машинке был приспособлен какой-то там передатчик сигналов, отправляемых на довольно старомодный компьютер. Так что даже никаких проводов не волочила за собой машинка, и это создавало приятную иллюзию невключённости во всемирную ноосферную сеть. Нет, компьютер-то не был подключён к сети. Но мы-то говорим не о компьютере…

Сам-то герой очень даже был включён в сеть – а как же иначе? Но вот эти упражнения в творчестве рождали в его голове ощущения мнимой свободы. И потому так важны были внешние ритуалы, вроде ударов пальцами по клавиатуре.

Он заставил себя уверовать в то, что чем плотнее он срастётся с “кирпичиками реальности”, тем надёжнее будет стена, ограждающая его душу от щупалец Всемирной ноосферной сети.

Впрочем, такого рода стены мало пригодны для создания надёжных убежищ от чего-то действительно сильного и опасного. Но человек продолжает цепляться за эту мнимость, подобно тому, как пытается вцепиться в образ приглянувшейся во время сна игрушки, которая уже, вроде бы, в руках…

Но пока ещё для нашего героя эти прикосновения к клавишам кое-что значили.
Были, своего рода, ритуалом творения. Ритуалом, а не просто фиксацией мысли, которую можно было осуществить либо при посредстве голосового преобразователя, либо, в крайнем случае, при посредстве лингво-помощника, превращавшего несколько подряд выбранных знаков в то или иное слово, а то и словосочетание.

Нет, Антону не нужны были электрические помощники в таком деле, как попытки обретения пусть даже мимолётного ощущения свободы. Когда на него накатывало это блаженное чувство предвкушения освобождения, то приходили слова или даже мотив мелодии малознакомой молви.  Ощущения складываясь в текст, который застывал и превращался в осязаемое воплощение этих мгновений освобождения.

«Роли калечат, хоть речи беспечны», – продолжил Антон.

И откинулся на спинку старого венского стула.

Стул был из абсолютно неантикварного ширпотреба середины ХХ-го века. Но это был деревянный стул, а не кресло из полимеров. Так что и на том спасибо.

Теперь на душе было хорошо.

Звуковая вязь была музыкальна, да и смысл тоже вполне соответствовал той идее, которую он был не прочь запечатлеть этими строками.

Из блаженного чувства парения в эмпиреях Антона вывело нарастающее чувство присутствия в сознании чего-то постороннего. Это был сигнал, повелевающий подключить свой мозг к глобальной ноосферной сети.

Нахмурившись, он дотронулся сжатыми пальцами правой руки – указательным и средним – ко лбу, а затем прижал большой палец левой руки к запястью правой. Прижал к тому месту, где на руке была нанесена нано-татуировка, служившая своего рода “кнопкой”, включающей механизм настройки человека на подключение ко глобальной вирутальной сети.

Ощущение свободы испарилось, как испаряется нарисованный водой иероглиф: кисть только отрывается от последнего мазка по тёплой плите камня, а первое пятнышко уже начинает неотвратимо исчезать.

«Но ведь было мгновение свободы?», – неуклюже пытался обмануть самого себя Антон, но сознание начало цепенеть, и стали явственно проклёвываться образы, транслируемые генератором ноосферного поля.

Он и не пытался сопротивляться вторжению в сознание этих посторонних образов.

Себе дороже.

Однажды он уже пробовал поэкспериментировать и изо всех душевных своих сил пытался противиться наваждению. Антон повторял разорванные куски молитв на нескольких языках, которые, впрочем, воспринимал он не как моление о заступничестве, но как мантры – подспорья для поддержания обладания собой.

Но… потом было только хуже. Вместо привычной промывки сознания он получил такую дозу состояния ужаса и подавленности, что стало ясно – станешь сопротивляться включению в ноосферное поле – получишь по мозгам.

Все те давно забытые образы, приходившие к нему в детстве во время галлюцинаций, вызванных высокой температурой, вернулись, и время куда-то пропало.

А ведь это был уже не первый случай, когда Система напоминала о себе.

Однажды Антон настолько глубоко погрузился в свои размышления, что просто проигнорировал сигнал, который подавался Системой в ноосферном поле, к которому он – как и все остальные жители планеты был подключён при посредстве вживлённых устройств коммуникации.

В голове тогда начал нарастать звон, доходя до совершенно нестерпимого уровня. Система напомнила о себе недвусмысленно, стимулируя внимание к своим сигналам.
Сигналы воспринимались вживлёнными в тела устройства, которые давно и безвозвратно заменили многое из того, что определяло образ жизни постиндустриального человечества.

Ноосферное поле работало таким образом, что эти шпионы преобразовывали полученные сигналы в т.н. «стрессоры», которые, воздействуя на молекулярную биохимию, влияли на те центры нервной системы, которые и формировали в сознании чувственные образы.

Иными словами, человек смотрел по сторонам, но видел не то, что впускали его глаза, а тот гипноз, которым потчевали его специалисты Системы.

Образы эти воспринимались в сознании тех, кто был подключён ко всепланетной ноосферной сети. А подключены были очень даже почти все.

Смартфоны теперь, образно говоря, были встроены в голову практически каждому, за исключением тех, кто отказался от подключения к ноосферной сети из религиозных соображений. Отказники вынуждены были пользоваться устаревшими электронными браслетами, в которых помещались чипы, однако, невключение во всепланетную сеть не просто лишало человека удобств, но закрывало доступ в верхние этажи социума.

А вот подавляющее большинство потребителей товаров и услуг восприняло этот шаг технической революции с восторгом и энтузиазмом. Ну, а как же иначе: теперь у подключённых к Системе ноосферной сети отпадала необходимость не только в самой сети Интернет, но и в каких бы то ни было устройствах, осуществлявших бы установление контактов и воспроизведение картинки и звука.

Кроме того, шпионское устройство, принятое простодушными жертвами пропаганды всего того, что объявлялось “прогрессом”, непрерывно передавало сигналы, оповещавшие Систему о психическом и физическом состоянии человека. А система навигации позволяла относительно оперативно обнаружить биологический объект, передатчик которого транслировал бы сигналы о помощи.

Гражданин мог лишь начать ощущать некие симптомы телесного недомогания или же закипающего раздражения, а добровольно помещённый в собственное тело дятел уже подавал сигналы Системе, где эти самые сигналы воспринимались в качестве индикаторов опасного состояния. Которое – во имя Всеобщего Блага – необходимо было пресечь.

Что же касается нейротатуировки на запястье, то этот прибор, помимо “кнопки включения мыслесвязи”, исполнял функцию ключа, открывающего разнообразным аппаратам возможность подключаться к базе данных, соответствующих обладателю уникального кода. База составляла не только кипу документов – удостоверений личности, свидетельств об образовании, о гражданском состоянии, всевозможнейших медицинских карточек и многого-многого другого, которые теперь – после внедрения в жизнь ноосферной сети – уже не нужно было лихорадочно искать при первой же необходимости. Вся база данных надёжно хранилась в Системе.
Поднёс запястье к считывающему устройству, например, на кассе магазина, – забирай с собой в личное пользование хоть поллитру, хоть какой иной предмет, удовлетворяющий потребительский запрос. То же самое и со справками в конторах, конторках и конторишках.

Так что прочипированные человекоединицы теперь освобождались от хлопот, связанных с приобретением телевизоров и смартфонов, а, кроме того, не нужными оказывались
теперь ни паспорта, ни кошельки.

Когда ещё только вводилась эта Система, некоторые знатные учёные-нейрофизиологи утверждали, что технически невозможно создать нечто подобное. Но Систему ввели – и она заработала.

2. Молодой циник м.н.с. Фома Трастов

Филиал Центра располагался в отремонтированном здании НИИ ещё советской постройки. Некогда тут был небольшой академгородок, но никакой интеллектуальной базы давно не было, всё вымерло ещё в начале XXI века.

Академгородок был приведён в относительный порядок, коммуникации восстановлены. Причём архитектор, руководивший возвращением комплекса к жизни, воплотил модный на тот момент “тренд” – «необрежневское ле-корбюзье». Попросту говоря, здания вновь напоминали типичные для позднего Союза ССР Научно-Исследовательские Институты, причём напоминали как внешне, так и внутри.

Обшарпанность стен беззастенчиво прикрывалась наглядной агитацией. Нет, ну, понятно, что до кумача дело не дошло, хотя, впрочем, все эти лозунги и рекомендации с той или иной мерой настойчивости призывали жителей приграничья к бдительности.

Поначалу такое решение воспринималось как чей-то заскок, но позже всё стало на свои места.

Судите сами: на планетарном уровне закончился очередной раунд боданий между противоборствовавшими политическими силами. Одни ратовали за глобализм, и стремились к тотальной унификации. Другие же отстаивали право региональных центров на некую идейно-культурную автономию.

Глобалисты-космополиты намеревались всю планету превратить в сеть мега-агломераций, в непосредственной близости к которым располагались бы агрохолдинги, фабрики по переработке и утилизации бытового мусора, резервуары с питьевой водой, а также зелёные массивы – лёгкие мега-агломераций. При этом сторонники идей такого уклада намеревались искусственными методами сократить население планеты на порядок, а выживших расселить в упмянутых мега-агломерациях.

Однако, партия глобалистов-космополитов была повержена представителями традиционалистов. Это привело к тому, что облик планеты не претерпел существенных изменений. Точнее, изменения, конечно, были, и изменения принципиальные, но, всё-таки, не до такой степени. Человеконенавистнический футуризм хоть и присутствовал везде и всюду, но, кое где и кое в чём удалсь сохранить элементы самобытности.

Например, Евразийская Конфедерация теперь выглядела так: мега-агломерации, конечно, имели место быть. Примерно в радиусе пятисот километров вокруг них латифундии агрохолдингов чередовались с лесными массивами, в глуши которых ютились небольшие городишки и даже города.

А вот городишки и даже города Междуморья (т.е. бывшей восточной Европы) были стилизованы таким образом, что среди заделанных под эдакое псевдобарокко улочек обнаруживались вкрапления неких гипертрофированно фольклорных объектов.

Ну, они решили так обставить свой быт. А вот у нас, внутри Железного Занавеса, решено было культивировать стилистику уже упоминавшегося выше «позднебрежневского ле-корбюзье».

Несмотря на то, что глобалисты-традиционалисты разгромили глобалистов-космополитов, единая Система ноосферной сети была окончательно сформирована именно ими. При этом границы между цивилизационными блоками существовали, и преодолеть их было не так уж просто.

Сотрудники филиала Центра Исследования нередко судачили на тему того, что границы между цивилизационными блоками как-то не совсем сочетаются с самой идеей единой всепланетарной системы ноосферной сети. Однако, поскольку в филиале изучались вопросы не физики, но лирики, то все понимали, что никакого противоречия нет. Всё совершенно логично.

Наилучшим раствором, склеивающим совокупность эгоистов в некое подобие сообщества, является т.н. «негативная эмоция». «Дружба против». Вот население и склеивали этими «дружбами».

Жители Междуморья почитают себя в качестве «остатка Белой Европы», и, как таковые, побаиваются и ненавидят жителей Еврабии (бывшей западной Европы). Вместе с этим, они презирают нас, жителей Евразийской Конфедерации. Как «орду». Мы, впрочем, отвечаем им той же монетой, ненавидя их предательство и продажность. Вот так и приклеиваемся друг ко дружке, отталкиваясь от “общего врага”. А что? Работает.

Антон вышел из автобуса и направился к воротам Филиала. По обеим сторонам ворот были разбиты цветочные клумбы. Над весёленькой геометрией цветов и разноцветных камешков, задумчиво возвышались щиты с наглядной агитацией.

На одном из щитов был изображён какой-то деятель ушедшей эпохи и аккуратным чертёжным шрифтом были напечатаны следующие исторические слова этого деятеля: “Наноэлектроника будет интегрироваться с биообъектами и обеспечивать непрерывный контроль за поддержанием их жизнедеятельности, улучшением качества жизни, и таким образом сокращать социальные расходы государства”.

Надпись на соседнем щите продолжала эту мысль: “Широкое распространение получат встроенные беспроводные наноэлектронные устройства, обеспечивающие постоянный контакт человека с окружающей его интеллектуальной средой, получат распространение средства прямого беспроводного контакта мозга человека с окружающими его предметами, транспортными средствами и другими людьми”.

По периметру обоих изображений были размещены рожицы мультипликационных героев, права на изображение коих некогда выкупил коммерческий банк, финансировавший наночипизацию подданных. И вот теперь персонажи “Союзмультфильма”, по замыслу некоего специалиста по душе народа, должны были демонстрировать радость от того, что, наконец, стала реальностью «предиктивная политика реагирования на инциденты: автоматизация слежки и патрулирования; обнаружение нежелательных лиц путём сканирования заданной области».

В воротах НИИ Антон повстречал своего приятеля Фому, который вышел из корпуса покурить:
– Курить – кураторам кадить!
– Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, – парировал Фома. – А ещё мой покойный прадед говорил так…
– Да, слышал уже. Слушай, Фома, я вот, о чём сегодня подумал: а зачем всё это?
– Что: «всё это»?
– Ну, контора наша, отчёты. Транспаранты эти в клумбах. Политинформации по понедельникам? Ведь всю политинформацию можно закачать в нас «вражьими голосами» через радиоприёмник, встроенный в башку? Да и работать мы тоже могли бы на удалёнке, сидя в своих норах и сообщаясь при посредстве опять же этой самой Системы. Зачем этот цирк? Просто, чтобы у населения была иллюзия того, что наш кусок глобуса чем-то отличается – ясное дело – в лучшую сторону – от соседних кусков? Где биологические объекты сидят в человейниках, типа как у нас в «нерезиновой»?
– В общем-то да. Как это говорят в народе… – Фома почесал затылок и выдал: – «Всякий пернатый высказывается комплиментарно о той части суши с избыточным увлажнением, которая является ареалом его обитания».
И, ухмыльнувшись, тут же добавил:
– Да нет, брат, тут дело посложнее.

Фома закурил и предложил Антону присесть на деревянную старомодную лавочку со спинкой, примостившуюся под двумя берёзками, напротив щита, на котором были изображены Маша и Медведь, втемяшивающие глуповатым Чебурашке и Крокодилу Гене о «расширении количества льгот и услуг, предоставляемых по единому цифровому идентификатору».

– Понимаешь, брат, – затянулся папиросой «Сила Сибири» младший научный сотрудник Фома Трастов. – Не работает эта Система на все сто. Не работает. Сигналы принимать принимает, причём не только о наших покупках и перемещениях, но даже об изменении пульса и давления. Но в душу влезть не может.
– Как не может? Я попытался блокировать «вражий голос», так оно меня так шарахнуло по мозгам, таких мультиков напоказывало, что я теперь оставил эту надежду… Приходится «вполмозга» слушать всю эту политинформацию. Но не отгораживаться от «вражьих голосов» полностью… О! Сигнал пошёл. Пора нам на политинформацию.

Фома аккуратно погасил папиросу и выбросил окурок в бетонную урну, стоящую рядом со скамейкой.
– Ну, что ж. Пошли. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». Но, делать нечего. Если насилие неизбежно, расслабься и постарайся получить удовольствие.
– Слушай, Фома, – Антон не сдавался и не собирался подстраиваться на шутливую волну. – Я, всё-таки, не понимаю: какой смысл нас собирать всех вместе в «красном уголке», просто ради того, чтобы провести обычный сеанс зомбирования «вражьими голосами»? Могли бы промыть нам мозг в обычном формате? Не понимаю…
– Ну, смотри. Могли бы нас держать по домам «на удалёнке», чтобы мы свои исследования проводили индивидуально, а потом просто в режиме медитативной конференции обменивались мнениями?
– Нет, не могли. Не работала эта схема.
– Не работала. Потому что творческий процесс – штука строго индивидуальная. Никакие гипнозы не заставят человека сделать нечто, принципиально прорывное. Будет просто бесконечное перетасовывание, прорыва не будет. Как говорится, «процесс протекал неравномерно и противоречиво с трудноуловимой закономерностью».
– «Через ж*пу», говоря человеческим языком.

Молодые научные сотрудники не спеша шли по асфальтированной дорожке, обсаженной берёзками и туями.
– Понимаешь, ну что толку погружать нас в гипно-сны и вытаскивать какие-то импульсы. Соответствующие неким психо-состояниям? Всё это чухня. Не может система читать мысли. Нереально это. передавать данные о температуре и выделении каких-то там веществ оно может, но не больше того. Вот нас и собирают по старинке в такие шарашки. А что тебе не нравится? Что, хочешь в «нерезиновую»? В капсулу какого-нибудь тридцатиэтажного человейника? Чем тут–то, на лоне природы, тебе плохо?
– Да мне не плохо, но не могу понять: зачем всю тему с исследованиями обставлять так, как будто мы играем в институт эпохи Советского Союза?
– Ну, играем же, – лениво ответил Фома. – Играем. Одни играют в одни эпохи, наше руководство решило, что нам будет интересны костюмы эпохи позднего «совка». Ну, тебе-то какая разница? Не нравится эстетика «брежневского ле-корбюзье» и наши халаты да политинформации? Забей ты на этот «косплей». Что, разве лучше было бы обитать в человейнике «нерезиновой»?
И добавил, сменив тон:
– О, Борис Моисеевич уже нас поторапливает.

3. Старый, но бодрый еврей Борис Моисеевич

– Ну и сколько можно ждать? – Скорбно вопрошал Борис Моисеевич, но уже в следующее мгновение исполненные драматизма интонации обернулись интонациями повелительными: – Давайте, парни, ставьте автографы в ведомости и бегом в «красный уголок»!

Младшие научные сотрудники на бегу поставили свои подписи в ведомости, фиксирующей присутствие сотрудников Филиала на еженедельной политинформации, и быстро зашагали в сторону “красного уголка”.

Вслед за ними засеменил и Борис Моисеевич. Ведомость была заполнена, все, кто должен был присутствовать на политинформации расписались, и теперь нужно было отправить скан ведомости Куда Нужно, сигнализируя о том, что и сотрудники филиала тоже готовы к демонстрации политической лояльности: их умы и сердца вот-вот распахнутся, чтобы поглотить порцию пропаганды.

Борис Моисеевич очень дорожил своим рабочим местом и не без основания опасался того, что его могут сократить. Вследствие чего  могут возникнуть проблемы с выплатой кредита за квартирку – и тогда прощай блаженное житие в этом укромном городишке. Отправят в ближайшую агломерацию, поселят в капсулу с койко-местом да душевой кабинкой, совмещённой с санузлом. Прогулки – согласно коду, присваемому пенсионерам, – разрешаются два раза в неделю по два часа строго до сквера и обратно. Как всем давно уже внушено – пребывая на открытом пространстве пожилой человек может заразился чем-нибудь. Например, очередным ежегодным коронавирусом. И поэтому он, пенсионер, обязан сидеть в своей капсуле и глядеть стариковские сериалы, которые ему будут транслировать непосредственно в башку, симулируя при этом запрограммированную режиссёрами соответствующую гамму чувственных переживаний.

Нет, в капсулу Борис Моисеевич не хотел.

Он будет держаться работы в филиале столько, сколько хватит у него сил. А сил у него ещё достаточно. Нет, допустить, чтобы его переселили «человейник» нельзя ни в коем случае.

Никакой капсулы!

Уж лучше тогда капсулу с отравой в зубы – и к праотцам…

Борис Моисеевич был одинок. Одна его дочка жила в Междуморье, в агломерации на берегу Чёрного моря, другая – в Благословенной Земле в поселении на тех территориях, где некогда, подстрекаемые антисемитами, хозяйничали арабы. Иногда удавалось выходить с ними на ноосферную связь, но Борис Моисеевич старался пользоваться этим устройством как можно реже, т.к. замечал странности, которые происходили с ним как во время сеансов связи, так и после них.
Нет, что Вы, что Вы! он любит своих драгоценных детей и бесценных внуков, он каждый день начинает с того, что целует их фотографии, напечатанные на пластике (электронным базам, как уже понял внимательный читатель, старый мудрый еврей не особо доверял). И каждый день он заканчивает поцелуями фотографий своих родных, но вот от общения по ноосферной связи он, всё-таки, воздерживается.

Подальше от начальства. Пусть и кибернетического.

Поближе к земельке. Чтоб можно было гулять столько, сколько душе угодно, чтобы жить не в камере-капсуле, а своей квартирке, заваленной милой сердцу разновсячиной – приборами, инструментами, пахнущими плесенью старинными журналами «Наука и жизнь» и «Техника – молодёжи», которые он как-то обнаружил в подвале корпуса НИИ и бережно передислоцировал в своё жилище. Сколько блаженных вечеров провёл он, перелистывая эти журналы, пробуждавшие воспоминания о любимом дедушке, в честь которого он, кстати говоря, и был назван Борисом…

А ещё, в конце концов, окна его квартирки выходили на лесок, а не на футуристические башни человейников.

И чтобы всё оставалось так, как есть, он, Борис Моисеевич, разобьётся в лепёшку, но никакая сила не отодвинет его из штата филиала.

А ведь он уже слышал как-то краем уха, как менеджер по кадрам сетовал на то, что филиал, дескать, превращается в «дом престарелых». И чуть ли не в «синагогу».
Вот это второе было очень обидно слышать Борису Моисеевичу. Ведь в филиале из тридцати человек всего только пятеро евреев, а, кроме того, на каждой политинформации неустанно повторяется то, что Евразийская Конфедерация является образцово поликультурным многоконфессиональным и многонациональным цивилизационным образованием – в отличие от неофашистского Междуморья, экстремистской Еврабии и т.д.

Евразийская Конфедерация и была именно такой. С великорусским национализмом было покончено ещё в начале ХХI века, православная церковь заняла свою скромную нишу – «одной из нескольких традиционных конфессий» вскоре после первой волны ежегодной пандемии коронавируса… Но почему-то среди населения распространялись всякие шуточки-прибауточки антисемитского содержания.

Впрочем, Антон как-то успокаивал Бориса Моисеевича, объясняя ему, что нет никакой опасности. Просто работают политтехнологи и спецы по социальной инженерии, мобилизовывая одни сектора потенциально протестного электората против представителей какого-нибудь социо-культурного сектора общества. Чисто из принципа «девочки, против кого дружите».

И хотя Антон совершенно искренне пытался донести до Бориса Моисеевича все такие вот, вроде бы, прописные истины, всё-таки, на душе у него было тревожно.

4. Политинформация

Борис Моисеевич аккуратно прикрыл дверь комнаты, полунеподчительно нарекаемой сотрудниками «красным уголком».

Это был довольно уютный небольшой конференц-зал со сценой, закрытой старомодным тёмно-фиолетовым занавесом и семью рядами кресел, покрытых таким же тёмно-фиолетовым плюшем. Ряды разделялись двумя проходами, так, что по бокам стояли сдвоенные кресла, а посередине – строенные.

Фома, на ходу приветствуя коллег, отправился на галёрку к своим приятелям лингвистам Константину и Мефодию. Антон подсел к слегка полноватой очаровательной брюнетке. Младшей научной сотруднице Виктории Александровне Мигельанджело, в девичестве – Архангельской. Антон уже много лет питал к острой на язык полуразведёнке нежные чувства, но как-то всё у них никак не складывалось.

Борис Моисеевич, отправив скан ведомости, примостился в первое же попавшееся кресло в первом ряду.

На сцене был установлен мини ретранслятор – стального цвета шар, заключённый в пирамиду из прозрачного пластика.

Шар начал испускать какие-то замысловатые сигналы, и сотрудники филиала – один за другим – погрузились в состояние полусна.

Началась политинформация.

Вначале сообщалось о том, что политика сворачивания индустриальной активности приносит ощутимые плоды: экологическая ситуация на пространстве Евразийской Конфедерации заметно улучшается, в лесных массивах можно без труда обнаружить представителей уже исчезавших было представителей фауны, в реках – более не отравляемых отходами предприятий химической промышленности – как в далёкие эпические времена снова появилась рыба.

Всё это иллюстрировалось пасторальными кадрами, журчала умиротворяющая музыка, в мелодию которой вплетались музыкальные фразы из произведений русской классики XIX века.

Вторая новость как бы подхватывала экологическую тему, и теперь известный всей Евразийской Конфедерации проповедник вегетарианства рассказывал о новых успехах на поприще синтезирования пригодных для пищи углеводов. Теперь, согласно проповеди популяризатора вегетарианства, постепенно можно будет реконструировать систему агрохолдингов таким образом, что уйдут, наконец, в прошлое эти чудовищные концентрационные лагеря, в которых в противоестественных для живых существ условиях выращиваются на убой миллионы несчастных голов скота.

Новость иллюстрировалась кадрами этих жутких скоплений теснящихся бок о бок свиней и коров, музыка стала тревожной, и впечатление усиливалось за счёт того, что режиссёры передачи умудрялись на какие-то неуловимые мгновения заставлять потребителя новостного материала как будто бы в буквальном смысле слова самому влезать в шкуру несчастной свиньи или телёнка.

Видимо, эти спецэффекты должны были «заякорить» в сознании потребителей информации в числе прочего ещё и такие ассоциации. Вдобавок к ощущениям уже внедрённым.

Потом пошло нагнетание.

Дикторша тревожным голосом заявила, что буквально в эти минуты в Оперативный Штаб всеобъемлющего контроля за здоровьем нации поступил сигнал из районного поста контроля за эпидемиологической ситуацией столицы. В сознаниях потребителей информационного продукта, генерируемого службой информации Системы Ноосферного поля Евразийской Конфедерации, появился врач в противоковидном костюме:
– Только что наши локаторы засекли сразу несколько тревожных сигналов, диагностирующие серьёзные проблемы с самочувствием у граждан, которых, естественно тут же идентифицировали и запеленговали их локацию. Судя по данным, уже обработанных нашим компьютером, речь идёт об очередной вспышке коронавируса…

Врача перебила бойкая дикторша:
– Внимание, экстренное сообщение. В связи с тем, что данные о вспышке сверхнового коронавируса подтверждены специалистами аналитического центра эпидемиологической безопасности, градоначальник столицы объявляет о том, что во всех агломерациях Евразийской Конфедерации вводится режим самоизоляции по «оранжевой» схеме. В регионах схема режимов самоизоляции будет определяться исходя из местных условий.

Бойкая трескотня сопровождалась образами бьющихся в конвульсиях больных, мечущихся с каталками медиков в противоковидных костюмах. Ну, и, разумеется, не были забыты потребители информпродукта, которые получили свою дозу стимулирующих стрессоров, в результате чего каждый мог ощутить – каково это задыхаться от сухого кашля.

Но, видимо, режиссёр программы политинформации потерял чувство меры, а, может быть, проводил некий психоэксперимент, потому что вслед за удушьем потребители информпродукта вновь ощутили волну ужаса, и теперь уже всякий потребитель, мало-мальски знакомый с приёмами блокировки агрессивного внешнего воздействия, на практике реализовывал свои навыки.

У кого-то из сотрудников филиала это получалось лучше, у кого-то хуже, кто-то впал в оцепенение и корчился в судорогах…

– «Эли, Эли! Лама салахфани…» – Прошептал Антон, в голове что-то взорвалось, он ощутил нарастающий свист как при проблемах с сосудами. А потом вся эта свистопляска прекратилась. Прекратилась совершенно внезапно, оставив в голове лишь лёгкий шум.

«Вот с*ки, что с людьми делают! «Оранжевая» схема – это значит жителей пенсионного возраста закупорят в капсулах человейников, активировав электромагнитные замки. И никто, кроме сотрудников эпидемиологического контроля не сможет их разблокировать. Будут получать стариканы сухой паёк раз в неделю. А всё остальное время уйдёт на доканывание остатков нервной системы. Провайдеры предоставят бесплатные услуги по безлимитному пользованию виртуальной реальности.
А те, кому посчастливилось ещё не доползти до возраста дожития, будут выходить из своих капсул строго по расписанию, и отклонение от маршрутов будет наказываться ударами стрессоров прямо в болевые центры мозга.

Да… Хоть бы самого не отправили в эту проклятую столицу. Живём тут при филиале и горя, на самом-то деле, не ведаем…»

Антон, испугавшись того, что Система засечёт акт саботирования политинформации, постарался вновь настроиться на восприятие сеанса промывки мозгов.

Дальше в программе были новости из других цивилизационных блоков. Новости из Благословенной Земли (чьи пределы теперь были простирались от Нила вплоть до Тигра и Евфрата) Антон пропустил именно в тот промежуток времени, когда Кто-то отключал его сознание от ноосферной сети, и теперь передавали про неофашистов из Междуморья, которые разрушили очередной памятник и категорически запрещали своим гражданам подключаться к Евразийскому сегменту ноосферной сети. Евразийское Министерство Коммуникациям с цивилизационными блоками выразило по этому поводу серьёзную озабоченность.

В Еврабии, согласно инсайдерской информации, новейшая вспышка коронавируса уже бушует вовсю. Мобилизован автомобильный парк рефрижераторов, которые будут вывозить из агломераций трупы погибших от вируса и сотрудники Международной Службы Эпидемического Контроля будут закапывать продезинфицированные тела в заброшенных карьерах. Видеоряда на этот раз не было, просто с большими помехами продолжал транслироваться голос поставщика инсайдерской информации до тех пор, пока его совсем не заглушили звуки кантаты Карла Орфа «Кармина Бурана».

В заключение были новости спорта, прогноз погоды, гороскоп и прочая чепуха, которую мало кто из сотрудников филиала воспринимал глубже, чем на самой грани психоблокировки сигнала.

Политинформация закончилась, и тишину нарушил голос Фомы:
– Ну вот, никогда хорошо не жили – нечего было и начинать.
Конференцзал наполнился гулом, и народ начал было расходится:
– Задолбали уже этим коронавирусом…
– Сколько уже можно шпротоедам издеваться над нами, а эти только и умеют, что выражать озабоченности…
Гул был прерван бодрым голосом Бориса Моисеевича:
– Коллеги! Минуточку внимания!
– Ну сколько уже можно толочь воду в ступе, – недовольно загомонили Кирилл с Мефодием.
– Ага, повышать мелкодисперсионность механическим путём, – тут же вставил свои пять копеек Фома.
– Коллеги! Ещё раз. Минуточку внимания. – Борис Моисеевич говорил уже уверенным спокойным тоном. – Попрошу всех собраться тут в «красном уголке» сразу после обеда. Ровно в 14:00. С собой иметь подготовленный отчёт о проделанной работе. На бумаге. Ну, вы порядки знаете. Давайте. И без опозданий.

5. Вертолёт и агенты

Коллектив филиала начал собираться в «красном уголке» задолго до назначенного часа, поскольку в таком, вроде бы заурядном мероприятии местные конспирологи усмотрели предзнаменование неких роковых перемен:
– Прикроют нашу «шарашку» и отправят по человейникам в проклятые капсулы.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
– Да ладно вам, парни, паниковать! Ну, укажут насекомым их место в иерерахической системе пирамидального типа, проглотим раздолбон, потупим очи долу, повздыхаем… Всего-то делов!
– Ох, Фома, всё тебе как с гуся вода! Но ты – молодец, – звонко заявила Виктория. – А то мужики кругом как-то обабились, паникуют по поводу и без повода!

Послышался странный нарастающий звук работающего двигателя.
– Мальчики, гляньте, кого там несёт неладная?
– Да геликоптер приземлился на площадке. О, какие-то агенты «Смиты» высадились. Моисеич одного из них ведёт в нашу сторону. Ну, шухер!

В помещение конференцзала вкатился совершенно потерянный Борис Моисеевич в сопровождении типчика неуловимой внешности.

– Здравствуйте, господа учёные. Сейчас мы с вами поговорим о некоторых важных вещах, но перед этим Борис Моисеевич раздаст вам всем документики о неразглашении, которые вы подпишете.
– А если не подпишем?
– А если не подпишете, то в вертолёте места много. Полетите в столицу.
– На Лубянку?
– Зачем на Лубянку..
– А, сбросите вниз.
– Нет, мы же не варвары, зачем вниз сбрасывать.
– Ну да. Не варвары, шарахните импульсом в мозги – и готов овощ.
– Нет, шарахать в мозги мы не будем. Для этого не обязательно было бы вывозить вас куда бы то ни было. Это можно было бы сделать где угодно. И когда угодно.

Агент вошёл в роль. Видимо, пикировка с фрондирующим научным сотрудником представлялась ему своеобразной игрой. Которую ему удавалось легко контролировать. И самому задавать тон. Дальше он продолжил как по писаному:
– Мы же не «кровавая гэбня». Мы ценим людей, обладающих профессиональными знаниями в такой важной области знаний. Зачем же разрушать такие прекрасные мозги стрессорами? Гораздо разумнее переселить специалиста, демонстрирующего набор качеств, которые классифицировали его как Потенциального Источника Неприятностей, в одну из агломераций. Хотя бы даже и в столицу. Поселить в стандартной капсуле. Не давать возможности разрушать свою нервную систему чрезмерными выходами в виртуальную реальность. Ну, чтобы дать возможность человеку хорошенько подумать о своём выборе образа жизни… И через несколько месяцев такой бунтарь станет шёлковым.

Агент метнул взгляд на Бориса Моисеевича:
– Все поставили подписи?
– Сейчас-сейчас. Минуточку, ещё не все передали бланки.
– Хорошо, обождём ещё минуточку. Так вот, в агломерации не будет ни трёпа вашего расслабленного. Ни прогулок на свежем воздухе. Ничего того, что сегодня составляет подлинную ценность для самостоятельных мыслящих натур. Не хотите же в «человейник»?

К такому цинизму не были готовы даже наши циники.
– Ну, что ж, – выразил общее мнение Фома. – Благодарим за откровенность.
– Вы подписали бумагу? – додавливал поникшего балагура агент.
– Подписал.
– Вот и хорошо. Ну, что, все передали? Хорошо.

Агент раскрыл папку и властно обратился к Борису Моисеевичу:
– Нет, сканировать не нужно. Дайте мне оригиналы. Вот так.
Борис Моисеевич сжался и стал совсем каким-то маленьким.
– Ну, хорошо. К делу. Несколько дней назад был обнаружен цивилизационный блок, существующий в полной изоляции. Необходимо установить контакт с представителями этой цивилизации. И мы с коллегами прибыли сюда в филиал с целью определить состав участников экспедиции.

Кто-то: то ли Константин, то ли Мефодий аж присвистнули.

Агент продолжал:
– Собственно говоря, ваш филиал и создавался в своё время именно с целью выработки инструментария, посредством которого возможно осуществить такого рода контакт. Вы же понимаете, что устанавливать контакт с Междуморьем или Еврабией можно и без всяких специалистов по эсхатологиям и мифологиям.
Таким образом, за те несколько дней, которые наша комиссия пробудет в стенах Филиала, мы изучим профиль работ конкретных лабораторий, лично познакомимся с научными сотрудниками, а на основе этого – сформируем состав экспедиции.
– А что ждёт тех, кто не войдёт в состав экспедиции?
– Отвечать на этот вопрос я не уполномочен. Но, думаю, что экспедиция станет своего рода проверкой Центра Исследований Проблем Коммуникации на профпргодность.
Ещё вопросы есть?
Если вопросов нет, то Борис Моисеевич сейчас соберёт с каждого из вас подписочки о невыезде и займётся временным расселением тех, кто проживает вне академгородка. Все свободны. До завтра.

Обождав несколько мгновений, и, не желая заполнять собой неловкую паузу, агент вышел из «красного уголка», оставив сотрудников переваривать услышанное.

6. Версии

Фома, Антон и Виктория поднялись в библиотеку и решили обсудить неожиданную новость именно там, в своём “закуточке”. Собственно говоря, библиотекой это помещение можно было назвать с большой натяжкой, нормальных книг там было совсем немного, а на стеллажах размещались разнообразнейшие горшки, горшочки и подвесные кашпо с домашними цветами. Среди цветов стояли и ящики из пенополистирола, в которых выращивался зелёный лук. Зелёный лук можно было не только употреблять в пищу, но и использовать в качестве платёжного средства при коммерческих операциях с Борисом Моисеевичем.

– М-да, не пройдём проверку у этих «агентов смитов», пожалуй, и грантов больше нам не видать, – промямлил Антон, усаживаясь у приоткрытого окна библиотеки.
– Каких «грантов», Антон?! Окстись! – Виктория заразилась общим духом и даже на какое-время утратила присущее ей стоическое чувство. – Прикроют нашу контору и закончится вся эта синекура.

Виктория подошла к окну, выглянула, затем приоткрыла его пошире и достала из кармашка лаборантского халата сигарету.
– Фома, дай огонька. – И, закурив, тут же полюбопытствовала: – Ну, что думаешь обо всём этом?
– Я думаю, что обнаружена некая колония непрочипированных человеков, и эта колония по каким-то причинам представляет для Системы опасность. А нас собираются использовать по прямому нашему назначению – решать вопросы, касающиеся проблем установления межцивилизационных контактов.
– Не понимаю. Что может представлять опасность для Системы? Кто может стать воплощением этой опасности? Мировое Зло? Анонимные хакеры? И о чём мы должны будем с ними договариваться? Кроме нас и в парламентёры, что ли, некого отправить?
– Значит, некого, – Антон обижался на тот тон, который позволяла Вика в отношении его. К тому же он вовсе не считал себя таким уж нулём и бездарностью.
– Давайте рассуждать методом исключения. – Антон встал и отошёл в сторону от окна, чтобы быть равноудалённым от обоих собеседников. – Вряд ли речь идёт о некоем обществе наших сограждан, выпавших из ноосферного поля, и, таким образом, ставших недоступными для Системы.
– Да, вряд ли. – Поддержал Антона Фома. – Система зафиксирует устойчивый сбой сигналов реакций на стрессоры. И такой биообъект моментально фиксировался бы. И затем, любая транзакция, и пеленгуется локация нарушителя. Затем – разряд в башку, и паралич. Короче говоря, речь идёт, всё-таки, не о диссидентах внутри Системы, а о неком внесистемном сообществе.
– Старообрядцы, что ли, града Китежа? Отыскали в тайге поселение, и теперь думают изучить? Или решили «партизан» перелавливать? Типа тех, кто на вашей, Вика, даче, обретался во время оно? Так для этого у них есть жандармы нацгвардии.
– Нет, не старообрядцы. И не «партизаны». И не в тайге, – уверенно заявил Фома.
– А где? В джунглях Амазонки?
– Нет, в джунглях Амазонки ими бы занимались тамошние агенты со своими карманными спецами. Зачем туда нас тащить?
– Остаётся Тибет. Что, откопали в пещерах неких махатм подземных, которые бузят и не хотят встраиваться в единое ноосферное поле?
– Подземных, но не махатм, – подал голос умолкнувший было Антон. – Подземных, но не в Тибете.
– А где ещё? В заброшенных станциях метрополитена? – Виктория вымещала на Антоне то раздражение, которое вызывало в ней чувство тревоги, нараставшее в ней последние дни. И приезд “агентов” вовсе не был причиной этого чувства.
– Нет. Не в заброшенных станциях метрополитена. – И отвернувшись к Фоме, продолжил: – А что ты, Фома, думаешь по поводу гипотезы о полой Земле?
– Началось. – Издевательски процедила молодая женщина. – Мужчины, вы что: от страха совсем остатки здравого смысла утратили. Давайте вспоминать сказки про Плутонию, про Землю Санникова и прочий Парк Юрского периода.
– Ну почему, Вика. Нужно все рабочие гипотезы проработать, – собирался было примирить своих друзей Фома, однако, Виктория порывисто встала и не дала ему закончить.
– Значит так. Я пошла. У меня полно дел, которые нужно закончить. А вы тут философствуйте дальше. Какая разница: где и кого нашли. Придёт время – объявят. Нужно понять: чего им от нас нужно? Каким критериям должен обладать специалист по коммуникациям, который годился бы для этой экспедиции.

Потом, решив сменить гнев на милость:
– Антоша, Фома, приходите вечерком на огонёк. Посидим, выпьем чего-нибудь. Продолжим наши гадания на кофейной гуще. Если, конечно, к тому времени всё не станет на свои места и без наших гаданий.

7. Начало похода в магазин за поллитрой

– Ну, что, надо где-то раздобыть выпить. В местной лавчонке вряд ли будет что-то приличное.
– Надо, – согласился Антон. – Вика любит коньяк или сухое красное. Тут такого не будет. А у тебя нет в загашнике?
– Нет, у меня в загашнике никогда ничего нет. Не имею привычки оставлять дела недоделанными.
– И зря. Вот что мне нравится у европейцев, так это их манера прихлёбывать понемногу того-сего.
– У нас, кацапо-монголов так не принято. Ладно, что трепаться? Нужно смотаться в город. Что тут через лес: час туда, час обратно. Придётся пёхом – у автобусной остановки маячит один из этих «смитов». Пасёт, чтоб никто не покидал филиал.
– Давай, захвати рюкзак – и пойдём.
– А рюкзак-то на кой нам? Ради бутылки?
– Не одной же бутылки! Коньяк, сухарь, минералка, сыр, колбаса, то-сё. Ну ты прямо как вчера родился.
– Да, точно. Я ещё бинокль прихвачу. Будем просматривать «зелёнку». Может, уж обложили нас.

Прихватив рюкзак из своей комнаты в общаге филиала, расположенной по соседству с корпусом НИИ, Фома вместе с Антоном углубились в лес, который начинался уже в сотне метров от зданий академгородка.

В лесу было довольно много грибов, и Фома неплохо знал лесные тропинки, ибо был он любителем блюд из даров природы, предпочитая их углеводам из химикатов или полуфабрикатам, изготовленным из плоти несчастных зверей, раскормленных перед кончиной всякими препаратами ускорения роста.

Довольно быстро наши герои вышли на пригорок, с которого открывался вид на городок, лежащий за пространством, некогда бывшим колхозным полем. Теперь пространство было заполнено мутировавшим борщевиком, который этой жаркой весной разросся как-то рано и бурно. Посередине пространства возвышались руины заброшенной фермы.

– Да, до города тут всего ничего. Но придётся идти в обход, по лесной тропинке.
– Но ведь у борщевика опасен только сам сок. А если не рвать его стебли и листья, то опасен ли он?
– Ну, лучше не рисковать. Да и время есть, распогодилось.

Перейдя через рассекавшую лес автодорогу, младшие научные сотрудники быстро затерялись в лесном массиве. Оба они были большими любителями «внутреннего туризма». Так в послекоронавирусную эпоху в Конфедерации стали именовать старые добрые походы с рюкзаками. Походы эти некогда были нормой и для физиков, и для лириков, и для обычных граждан. Но потом, в период «Второго НЭПа» граждане среднего достатка пристрастились было к поездкам за границу, бахвалясь друг перед другом фотографиями пальм, под которыми они сиживали, и осьминогов, которых они под этими пальмами едали.

Окончилась вся эта эпопея довольно буднично.

И народ вновь потянулся в леса и горы.

8. Воспоминание № 1

Однажды, лет десять тому назад, случилось так, что Антон и Фома оказались на территории дачи, принадлежавшей человеку, сыгравшему впоследствии важную роль в жизни каждого из них. С этим человеком парни познакомились в речном трамвайчике, работу которых тоже восстановили в рамках программы возрождения «внутреннего туризма».

В салоне катера образовалась достаточно шумная компания молодых кавказцев, которые демонстрировали пренебрежение по отношению к прочим евразийцам.

К джигитам, выкрикивавшим, в числе прочего, и нецензурности, подошёл какой-то бодрый смуглолицый старичок. Однако, один из юных кавказцев встал с кресла и, выпучив карие очи, публично выматерил нашего старичка.

Старичок оказался не лыком шит и резко ткнул кавказца в печень. Тот согнулся пополам, но повскакивали остальные. И вмиг свалили старичка с ног.

Пассажиры катера стали как будто гипсовыми. Связываться с хулиганами, да ещё и представителями солнечного юга, граждан конфедерации давно и надёжно отучили.
Пострадавший джигит медленно разогнулся и провозгласил:
– Так ты гарачый. Сичас будэм купацца.

Кавказцы схватили приговорённого к выбрасыванию за борт и поволокли его на палубу.

Антон встал и твёрдым шагом подошёл к главному джигиту.

– Послушай, ты ведёшь себя не по-мужски, – негромко, но твёрдо сказал Антон. – Разве посмел бы ты так вести себя по отношению к вашим старикам? Почему унижаешь старого человека?

Антон не был мастером рукопашных схваток. Он не представлял себе: что может быть дальше в складывающейся ситуации. Да и вообще, был он человеком, мягко говоря, осторожным. Но иногда – в том числе в этот момент – сердце его наполнялось ощущением спокойной уверенности. И слова обретали силу.

Джигит скомандовал своей свите что-то по своему, и они отпустили старика. Антону он добавил уже по-русски:
– А ну пошли. Выйдем.

Антон, не мешкая, вышел.

«Главное, не показать им того, что я испугался. Ничего страшного не произойдёт, кроме того, чему и так суждено случиться». Думал он, с некоторым испугом, впрочем, ощущая, что ноги понемногу становятся ватными, а былая уверенность постепенно подтаивает. Драться он не любил, да и не умел, потому что с детства сидело в нём странное чувство жалости к людям. Поэтому если ему и приходилось попадать в переплёт, то он старался угомонить противника удушающим приёмом, который ему, кстати говоря, удавался.

Вот и сейчас, думал Антон, «главное – выдержать первый удар, не свалиться, вцепиться в противника, сделать удушающий, а там – уже и поражение не будет таким уж позорным».

– Ты зачэм влэз не в своё дэло? – Кавказец пружинисто переминался с ноги на ногу.
– А ты бы на моём месте терпел бы, когда кто-то стал бы унижать твоего старика?
Кавказец перестал разминаться. Задумался. Потом достал сигарету.
– Курыш?
– Нет, бросил.
Джигит закурил.
– Ладно, я был нэ прав. Ты маладэц. А дэдушька, навэрно, армяшька. Понымает, што ми гаварыли. Но я был нэ прав.

Антон молча смотрел на проплывающие мимо берега, вяло скользя взором по берёзкам и ивам. Он не хотел ничего говорить, поскольку знал, что сейчас силы покинули его, и слова не будут звучать так, как должны. И выйдет просто «заполнение эфира». Которое подорвёт его шаткий – в эту минуту – авторитет.

– Мэня завут Эмиль Асчеров. Мэсный беспрэдэльшыки баяцца миня. Будут быковать – скажешь им, что Эмиль твой брат. Мой номэр мабылы сем-сем-восем-шест-сем-восем-шест. Званы. Аны атвалят. Ну, давай. Иды к дэду, я пакуру тут сам. Адын.

И крепко пожал руку Антону.

Он вернулся в салон катера. Там было тихо. Все – и кавказцы, и пассажиры, и дедушка, к которому подсел Фома – все были напряжены.

– Да всё нормально. Порядок. – Сказал негромко Антон и опустился на кресло рядом с Фомой.
– Парни, а вы куда, собственно говоря, путь держите? – Негромко спросил старичок.
– Конкретно никуда. Ищем красивые места. Мы – туристы. Вон, в рюкзаках палатка и имущество.
– Вот и чудненько. – Старичок оживился и взял инициативу в свои руки. – Я выхожу на следующей пристани. Милости просим к нам на дачу. Мы снимаем дачу в районе заброшенной барской усадьбы. Места – глухомань и Левитан. Как Вы относитесь к живописи передвижников?
– Ну, как сказать, – замялся Фома, – к разным по разному.
– Разобъёте свою палатку у нас в саду, мы вас поставим на котловое довольствие. Ну, не стесняйтесь! Вы будете приносить из лесу грибы, с речки – рыбу. Зять вам покажет рыбные места. А моя хозяйка вместе с дочкой будут готовить на всех. Каждый будет вносить свою лепту. Идёт?

У Антона появилось чувство уверенности в том, что поступить нужно именно так. А не иначе. С ним. порою, такое случались: когда нет ни сомнений, ни лихорадочного энтузиазма. Но присутствует спокойная уверенность в правильности выбора.

– Да, мы согласны. Спасибо.
– Вот и чудненько. Разрешите представиться, Александр Михайлович Архангельский. Пенсионер. – И тут же: – Так-так, ну, не зеваем, собираем пожитки и готовимся покинуть борт катера.

Катер пристал к старенькому деревянному причалу, часть пассажиров спешно выгрузилась. Наши герои тоже не мешкая вышли. Антон бросил было быстрый взгляд на кавказцев, но с облегчением отметил, что Эмиль не смотрит в их сторону.

На берегу неподалёку от причала стоял трактор с прицепом.

– О, а вот и наш автобус, – радостно провозгласил профессор. Ну, теперь доберёмся, Бог даст, без всяких проблем.

Из кабины трактора выскочил невысокий, но крепко сложенный фермер, и вот уже он подхватывает Александра Михайловича вместе с его пожитками:
– Профессор, а мы уже волноваться начинали. А эти туристы с Вами?
– Да, Куприяныч, ребята поживут у нас.

Минут через десять Антон понял, что для такого лесного бездорожья подходит только трактор. Уже начинало смеркаться, как трактор дотарахтел до озера, на берегу которого расположено было несколько избушек и множество хозяйственных построек.

Встречать профессора вышла его супруга, а также молоденькая черноволосая женщина с долговязым плечистым мужчиной. Видимо, дочка с мужем.
– Вечер добрый! Вечер добрый! Так, Броня, накрывай на стол. А ты, дочка, приготовь приборы ещё для двоих гостей. Бартик, давай, дорогой, помоги ребятам устроить за сеновалом бивуак.

Бартик – он же Варфоломей – помог ребятам дотащить рюкзаки, и показал хорошее место для установки палатки.
– Насчёт костра я даже не знаю, наверное, профессор вам покоя не даст, и придётся вам по вечерам составлять нам компанию. Но кормят тут хорошо. О, кажется, нас уже зовут на ужин. Ладно. Я пошёл. Ну, и вы тоже подтягивайтесь.

Бартик отправился по тропинке к беседке, где уже горела лампа, и собиралось общество. На тропинке он столкнулся с дочкой профессора, которая, как раз торопилась к ребятам. Они обменялись быстрыми фразами и разошлись. Через мгновение она была уже рядом с палаткой.

– Кто из вас Антон?

Антон выглянул из палатки и ноги его снова стали ватными. Но уже по другой причине. Женщина ему нравилась безоговорочно. Вылитая «Кавказская пленница» из старинного кино.

«Да, – подумал Антон. – Быть замужем за таким великаном… С таким мужем она и не посмотрит в мою сторону».

– Ну, что же вы? Кто из вас Антон?

Фома подтолкнул Антона в сторону внучки.

– Антон, я тебе очень благодарна за папу!

Подошла вплотную. Схватила двумя ладонями за виски и поцеловала.

Вот так они с Викой и познакомились.

9. Продолжение похода в магазин за поллитрой

– Ну вот, пришли, – Фома оглядел здание универмага, как будто перед ними была, как минимум, купеческие хромы конца XIX века. – Думаю, тащиться к тебе на квартиру нет никакого смысла. Что время терять? Сейчас возьмём в ближайшем универмаге всё, что нужно. И – бегом в филиал.
– Да, бегом-то чего?
– Ну, как чего? Да чтоб агенты не заругали.
– Оп-па… А это ещё что такое? – растерянно промямли Антон, глядя на объявление, прикреплённое к двери магазина.

«Обслуживание покупателей без защитной маски и перчаток строго воспрещается!»

– Слушай, а ведь сегодня утром на промывке мозгов сообщали про очередную вспышку коронавируса… Я и думать забыл про эту чухню. Ладно, попробуем прорваться.
Фома вошёл в магазина, приложил чип к датчику турникета, но тот и не подумал впустить его в помещение магазина.
– Что за фигня! Девушка, у вас турникет барахлит, не пущает приобщиться к благам агрохолдингов Конфедерации.
– А вас и не впустят. Камера же зафиксировала, что у вас нет масок. Оденьте маски, и турникет впустит вас.
– Но у нас нет при себе масок.
– Значит, я не смогу вас обслужить.
– Ну так давайте мы купим у вас маски, наденем их и будем выбирать то, для чего и пришли сюда.
– Нет у нас масок в наличии, подвезут завтра.
– Так что же нам делать?
– Не знаю. Пойдите в аптеку. Тут за углом.
– Вот же маразм, – Антон с раздражением выругался в адрес Санитарно-Эпидемического Комитета Системы. – «СЭКС» грёбаный!

Но в аптеке произошла та же самая история с турникетом.

– Барышня, послушайте, – обратился Фома к аптекарше. – Нам нужно приобрести у вас два намордника. Самых простых, самых дешёвых, одноразовых.
– И две пары рукавиц. – добавил Антон.
– Да, две маски и две пары рукавиц.
– Ничем не могу вам помочь. Камера всё фиксирует, я обязана соблюдать социальную дистанцию.
– Но какая же может быть социальная дистанция когда мы подойдём к окошку?
– Никакой. Потому что к окошку вы не подойдёте. Пока вы без масок и без защитных перчаток.
– Но у нас нет ни перчаток, ни галош, мы пришли сюда, чтобы купить их!
– Каждый человек, который заботится об общественном благе, должен понимать, что легкомысленное отношение к рекомендациям СЭКСа недопустимо и преступно! Вы должны были иметь при себе комплект защитных принадлежностей, соответствующих требованиям жёлтого уровня эпидемиологической опасности.

Парни вышли из аптеки. Бросился в глаза прикреплённый скотчем к будке автобусной остановки лист бумаги с объявлением: «Нахождение пассажира в транспорте без маски не осуществляется!»

– Слушай, это какой-то бред. Вроде, во время прошлой пандемии такого ещё не было?
– Да было. Просто ты не заморачивался.
– Ну, б.., маразм. Что делать-то будем? Проскакали через лес пёхом. И вернёмся ни с чем? У тебя на квартире есть маски запасные?
– Есть, да только чесать через весь город. В автобус-то нас без масок никто не пустит…

И хотя улицы городка были привычно полупустынны, бросалось в глаза резкое разделение жителей на «масочников» и «безмасочников». Первые смотрели на вторых с выражением страха и неприязни, как будто бы люди, демонстративно нарушавшие предписанные нормы, и вправду оставляли за собой на асфальте кровавые следы. В свою очередь лица с лицами, неприкрытыми маской, поглядывали на дисциплинированных своих сограждан с неприкрытой насмешливостью, переходящей в презрение.

Городок был небольшим по численности населения, но, тем не менее, это был, всё-таки, маленький город. Дело не только в том, что в наличии была тюрьма, музей, два кафедральных собора различных церковных конфессий, театр и синагога. Тут был дух пусть и небольшого, но города. Не большой деревни, распухшей от соседства с железнодорожной веткой до состояния промзоны, облепленной частным сектором и курятниками, а города. Который вовсе не был просто сегментом агломерации, где стеклобетонные многоярусные человейники чередовались с такими вот парково-академическими двухэтажными зонами.

Городок населяли в основном пенсионеры. Их далёкие потомки уезжали в столичную агломерацию в поисках работы и перспективы для детей, но длительное существование в капсулах человейников натолкнуло некоторых людей на мысль о том, что «так жить нельзя». И нужно стараться при первой же возможности возвращаться домой, на малую родину. Что толку от бонусных баллов на банковских счетах, если платить за это приходится постоянным страхом? Страхом от ожидания того, что вот-вот объявят об очередном режиме «самоизоляции», и электромагнитный замок капсулы будет по решению СЭКС-а мгновенно активирован.

Вот и стал прозревающая часть народа постепенно переоформлять на себя дедовские дома и квартирки.

Впрочем, помимо пенсионеров, в городке проживали семьи офицеров разнообразнейших госслужб. Всё-таки, неподалёку была граница с супостатом, восточноевропейской федеративной республикой Междуморье, а от этих можно было ожидать всяких пакостей.

Третьей категорией жителей была, условно говоря, богема. У художников и скульпторов не было тут, в провинции, никаких проблем с арендой и даже приобретением помещений под мастерские, артисты и музыканты имели возможность не только свободно репетировать, но даже устраивать представления на подмостках местного театра.

В общем, не уездный городок, а настоящие «Новые Васюки»!

И, тем не менее.

Жизнь в полупустом городке била ключом. Особенно летом, когда и он сам, и окрестные деревеньки, умершие в конце ХХ века, но реанимированные уже в качестве баз отдыха, наполнялись любителями «внутреннего туризма». Впрочем, любителей туризма не «внутреннего» было не так уж и много, поскольку границы были почти всегда «на замке» и поездки «в Турцию-Египет» ушли в прошлое точно так же, как за сто лет до этого ушли в прошлое поездки «в Баден-Баден».

Антон и Фома шли себе по улице, никого не трогали, как вдруг увидели на перекрёстке двух полицейских: мужчину и женщину. Бледно-голубые маски видны были издалека. Их не спутаешь ни с чем…

– Так, брат Антоний, – начал Фома. – Останавливаемся возле той витрины. И переходим на другую сторону улицы. Засекли! Сейчас «прикопаются»! Давай, ускоряем шаг и за угол.

Антон с Фомой свернули за угол дома, но там мимо них медленно проехал автомобиль СЕКСа, на крыше которого был установлен громкоговоритель, оглашающий округу напоминанием о том, что в городе введёт жёлтый уровень о пандемической опасности, и все жители обязаны соблюдать все профилактические меры, соответствующие этому уровню опасности.

– «Матюгальник» установили на своём «бобике». Двадцать первый век. – Брюзжал Антон. – Не могли, что ли в мозги нам сразу шарахнуть.
– Не могли. Общепланетная система не станет заморачиваться, а вот если бы твой «фэйс» распознала какая-нибудь подсистема, например, база памяти универмага, где ты отовариваешься, то возможно, она отправила бы сигнал в общепланетарную базу, а оттуда тебе в башку чего-то телеграфировали. – Фома достал сигарету и закурил. – Но только зачем всё усложнять? Такой нарочитый контроль вызвал бы в гомо-сапиенсах психолгический стресс. Да и в системе возможны всякие сбои. А так – дёшево и сердито. Ездит гроб на колёсиках и пужает население, поддерживая в сознании граждан должный уровень бдительности и ответственности.

Проходившая мимо молодая женщина в маске и резиновых перчатках весьма выразительно посмотрела на ребят, демонстрирующих свей безмасочностью высшую степень социального нудизма. Нудизма, на грани вызова.

– Слушай, брат. А ведь мы привлекаем внимание бдительных граждан. Знаешь, что, давай-ка оставим затею с поллитрой и вернёмся в родной филиал.
– Обидно. Быть в полшаге от цели…
– Да ладно тебе. Считай, прогулялись. Сейчас нарвёмся на СЕКС-патруль, начнут мозг выносить, ещё оштрафуют за нарушение масочного режима. А то и агентам настучат. Пошли, нечего тупить!

Свернув с главной улицы, наши герои переулками двинулись в сторону окраины. Антон брёл совсем уныло, ибо ему в этот вечер хотелось непременно сделать для Виктории какой-нибудь жест, а жесты на трезвую голову у него уже давно перестали получаться.

10. Воспоминание Антона №2

Последний раз такой жест получился у Антона лет пять назад. К тому времени он уже работал в Филиале, готовил доклад к Юбилейному Экуменическому Симпозиуму, который должен был проходить в Университете К***ской агломерации. Благонравов должен был представлять на мероприятии свой Филиал работой, посвящённой сравнительному анализу апокрифических Апокалипсисов. Короче говоря, был он тогда в принципе предоставлен сам себе.

К указанному времени Александр Михайлович чувствовал себя уже совсем неважно, а потому принял решение немедленно организовать переезд своей семьи из столицы в провинцию. Столичная солидная квартира была успешно продана, на эти деньги были куплены и приведены в порядок две соседние квартиры в академгородке.

Антон тогда курировал процесс ремонта этих квартир, присматривая за строителями и прочими специалистами. Во время ремонта возникла непредвиденная проблема. У внука Александра Михайловича, маленького Антошки, обнаружилась какое-то опасное аллергическое расстройство, и ему категорически невозможно было находиться в помещении, в котором велись строительно-ремонтные работы.

Вика ушла от своего мужа, но официально они разведены не были. Тем не менее, для неё не могло быть и речи о том, чтобы отдать Тошку Бартоломею хотя бы то на некоторое время. Тратить деньги на курорт было неразумно, ведь у Архангельских была прекрасная дача – хутор в заповедной зоне. Вот профессор и предложил Антону сопроводить Вику с внуком в поездке на хутор:

– А заодно в тишине подготовишь свой доклад. Чтобы слова звучали, а не тарахтели, их нужно подбирать в безмолвии.

Сам профессор с супругой остались руководить окончательной фазой ремонта. Антон с Викой и её маленьким сынишкой добрались до хутора без особых приключений, но фермер, встретивший их на причале, был как-то странно рассеян, и, как будто, прятал глаза от прощупывавших взглядов профессорской дочери, становившейся всё более и более подозрительной.

– Куприяныч. Давай начистоту. Что-то случилось?

Куприныч жалко как-то улыбнулся и, наконец, выдавил из себя:
– Да появились в наших краях какие-то «партизаны»-антиглобалисты.
– И что?

Опять тишина. И тягомотно – как будто компьютер завис.

– Ну, давайте, что тянуть кота за хвост! Остановите трактор!

Куприяныч притормозил. Виктория была властной в отца.

– Давайте всё начистоту.
– Вот что, Александровна. Болтаются тут банды этих «партизан», жить стало в наших местах неспокойно. Грозились поселиться на вашем хуторе эти самые антиглобалисты.
– Так какого рожна Вы ничего не сказали отцу?
– Пригрозили они, что если я проболтаюсь о них, то они всё равно скроются, да только меня самого прикончат, а если я скрываться буду, то пожгут всю ферму…
– Так, понятно. В полицию сделали заявление? Понятно, не сделали… Ну хоть с агентами Службы Безопасности могли выйти на связь? Ну, дела… Что же нам теперь делать на ночь глядя в лесу? Антон, что будем делать!?
– Да придумаем что-нибудь, всё равно назад пути нет, катер будет только завтра. Может быть переночуем у Куприяныча?

Фермер как-то совсем сник.

– Ну, нет – так нет. Слушай, Куприяныч, ну если не рассчитываешь на полицию, что ж «крышу» свою не подключаешь?
– Да какая там «крыша»? Как перешли на безнал по этим проклятым чипам, так и крышка настала всем нашим «крышам». Одно время пытались организовать такую схему: типа услуги всех членов альтернативного экономического сообщества этим банком информации конвертировались в баллы криптовалюты. Да как-то не сложилось.
– Ну, ладно. Нам сейчас не до политэкономии, – оборвала Куприяныча Виктория. – Что будем делать!? Антон!?
– Значит, сделаем так. Куприяныч, одолжите, пожалуйста, парочку фонарей с датчиком движения и парочку камер наблюдения. И помогите запустить генератор на хуторе профессора, я со старинной техникой не особо дружу…
– А зачем тебе датчики и камеры? У меня камера рабочая только одна.
– Ничего, давайте столько, сколько есть. Тут как раз я разберусь сам – что к чему.
– Куприяныч, а теперь расскажи: что собою представляют эти «партизаны»? Чего они хотят? С кем воюют и ради чего?
– Да разные они. Есть такие, идейные. Одни называют себя черносотенцами, они считают, что мы живём при антихристе. Другие – красные бригады – те атеисты-анархисты и просто борются против Системы. Есть просто банды любителей экстрима. А, ещё изредка забредают сюда мусульманские отряды.
– Какова численность отрядов?
– Наши – и красные и чёрные – ходят тройками, исламисты – пятёрками. Экстремальщики и простые мародёры – по-разному.
– И Вы не сообщили об этом в отдел по борьбе с терроризмом! Ну, подождите, дорогой Куприяныч, так это оставлять нельзя!

Куприяныч посмотрел на Викторию как-то не очень хорошо, но промолчал.

– Ладно, генератор я запущу. Всё, что просит Антон, принесу. Об остальном поговорим позже. Тут спешить некуда.

Антон разжёг малую печь-«грубку» и по-хозяйски поставил на плиту, помимо чайника, большую кастрюлю с водой. Виктория пошла осматривать дом. В буфете она обнаружила пачку чая, пакет сахара и консервы, которых она не оставляла два месяца назад, уезжая отсюда. Кроме того, в прошлый приезд на хутор, она привезла сюда из покидаемой квартиры в Москве часть бумажных книг. И они были расставлены на полке не в том порядке.

С одной стороны, тот факт, что незваные гости не оставили после себя свинства, приятно удивил её. Но, с другой стороны, эти следы указывали на то, что незваные гости намерены сосуществовать с ними всерьёз и надолго. Несколько успокаивало то, что всё равно с этими, видимо, придётся смириться. А отсутствие следов вандализма и даже грязи говорило о том, что «партизаны» соблюдают какой-то кодекс чести.

Тем временем Антон установил фонари с датчиками движения. Затем прикрепил на видном месте фасада дома камеры (причём одна, действительно, была нерабочей). Теперь их временное жилище уже не выглядело так сиротливо и беспомощно. Вскоре комары загнали его внутрь помещения, и началось ожидание.

Виктория была “мужиком в юбке”, обладательница не только характера, но и способностью к принятию окончательных и непреклонных решений, становившихся результатом холодного рационального расчёта. Год назад она выставила за дверь красавца-итальянца, своего бывшего мужа. Такая не только в горящую избу войдёт, но и с поджигателями управится. Антон тогда ощутил решимость и силу, которой было исполнено всё существо женщины, в которую он был давно и безнадёжно влюблён.
И ему было стыдно за себя. Что греха таить: сердце сжималось от страха ожидания предстоящей встречи. Хотя ум подсказывал: «В этой ситуации можно было бы усмотреть Перст Судьбы. Ситуация складывалась таким образом, что он вполне мог бы совершить нечто, способное преподнести в глазах этой женщины его, заурядного младшего научного сотрудника филиала Института Коммуникации, человеком, способным на нечто. А ситуация такова, что тут теперь или – или. Или он решит проблему контакта таким образом, что они останутся победителями, или эти дни на профессорской даче вполне могут стать последними днями его жизни. А то и последними часами…»

Наконец, датчики движения сработали.

– Двое, – коротко сказала Виктория, быстро выглянув в окно.
– Так. Будем блефовать. Пока они не успели опомниться.
– Я с тобой!

Быть может в ином случае Антон и изобразил бы какую-то позу, но теперь он понимал, что Виктория будет полноценным соратником.

– Так, кто такие? Кого мы ищем?

Один из гостей сглотнул слюну и ответил вопросом на вопрос?

– А вы кто такие?
– Мы – хозяева этого дома. А кто такие вы, мы узнаем уже через несколько минут. Стрим нашей встречи транслируется по пакету адресов. Так что Система по мордам ваших лиц распознает и ваши коды. И получите свою дозу стрессоров. Начнёт вас корёжить на камеру – значит, это вы и есть, идентификатор не ошибся.
– Получите тогда уже парализующий заряд.

Сказанное, однако, не возымело никакой реакции на «партизан».

– Не получим.
– ?
– Не получим мы никаких ни стрессоров, ни шокеров, ни шмокеров, – ехидно ответил один из ночных гостей и заметно смелел. – Не получим, потому что мы не прочипированы. Так что напрасно прикрутили вы к дому свои игрушки.

Второй «партизан» тоже перешёл в контратаку:

– Ладно, хватит болтать, нашли чем нас запугивать. Мы устали и хотим есть. Надеюсь, вы не заставите нас ждать с ужином. Скоро сюда подтянутся наши люди.

Антон почувствовал, что какая-то посторонняя сила наполнила всё его существо и даровала уму ясность и воле – необходимую твёрдость.

– Вот, что, господа-товарищи анархисты. Или кто там вы. Никакого ужина мы вам готовить не собираемся. В дом входить вам я не советую. Потому что помимо прочих адресов стрим я отправил на номер семь семь-восемь-шесть семь-восемь-шесть.
И выждав кратенькую паузу, добавил.
– Вы можете наплевать на мой совет. Но я не советую этого делать.
– Семь-восемь-шесть – это позывной исламистов. Это номер Аскера? – Спросил второй «партизан».
– Это номер Эмиля Асчерова. – Спокойно ответил Антон.
– Почему же тракторист ничего нам не говорил?
– Я спрошу его завтра об этом. А сейчас нам всем нужно отдыхать. Всего доброго.

И не давая «партизанам» опомниться, Антон обнял Вику за плечи и они не спеша вошли в дом. Затворив за собой дверь, Антон велел Виктории подняться на второй этаж и наблюдать оттуда за происходящим. Сам он прислонился к стене и ощутил, как силы покидают его и всё тело начинает бить дрожь.

Всё – от начала до конца было чистым блефом. У них не было номеров антитеррористической службы. У него не было никаких намерений выходить среди ночи на связь по тому номеру, который ему несколько лет назад дал кавказец. Этот джигит уже мог десять раз забыть об их случайном знакомстве. Тем более, что воспоминание вряд ли было столь уж приятным для этого воинственного ребёнка гор. В конце концов, какое качество изображения могла транслировать одна единственная камера. Да мало ли что.

Антон достал из рюкзака плоскую чекушку коньяка и лил себе в горло до тех пор, пока не перехватило дыхание.

«Итак, помимо таких умников как они с Фомой и целого слоя разного рода фрондёров-лириков, официально сбежавших из агломераций, существует целая цивилизация, стоящая из групп людей, никогда не связывавших себя с Системой. И теперь нужно будет выработать модель поведения при встречах с представителями этой цивилизации».

Из задумчивости его вывел скрип ступеней лестницы. Виктория позвала его:
– Антон, они ушли в сторону фермы соседа. Пошли спать.

Она подождала, пока Антон поднимется к ней, и взяла его за руку.
– Нет, не сюда, тут Тошка спит. Нам – в эту комнату.

11. Окончание похода в магазин за поллитрой

«Внимание! Молодые люди без средств индивидуальной противоэпидемической защиты. Немедленно становитесь!»

Резкий крик мегафона вернул Антона из мира грёз. Они с Фомой дошли уже почти до окраины городка, но как раз именно на выезде стояла машина оперативного патруля СЭКС-а. Патрульные обратили внимание на лиц, прогуливающихся без масок и перчаток, и решили провести с ними профилактическую беседу. Вот из машины медленно вылезли в своих «скафандрах» стражи Санитарно-Эпидемиологическго Комитета и не спеша направились к нашим героям.

Так, теперь они снимут с чипов на запястьях все медицинские и прочие паспортные данные, и через несколько часов Фоме и Антону придётся объяснять агентам – на основании какой такой причины они пренебрегли собственноручно данными ими письменными обязательствами, – и самовольно покинули территорию Филиала?

– Бежим! Быстро!

Стражи СЭКС-а не сразу сообразили, что подозрительные молодые люди рискнули проявить неповиновение Системе. Но пока они выволакивали из своего саквояжа устройство дистанционного распознавания, подключённое к Управлению Единой Базы Определения Биообъекта, наши беглецы были уже так далеко, что ни электронный, ни, тем более, оптический сканер, не мог дать «космонавтам» никакой вразумительной информации.

Стражи засеменили к своему «бобику», намереваясь догнать наглецов на машине, но тех уже и след простыл.

Антон с Фомой, отбежав за угол, прыгнули в канаву и бегом, пригибаясь и падая на четвереньки, стремительно метнулись в заросли борщевика.

– Пока они будут сканировать лесок, мы прорвёмся к разрушенной ферме, а оттуда – напрямик к Филиалу.

Нахлобучив куртки на манер капюшонов и прикрывая лица от ядовитого сока этого растения, завоевавшего за полвека все те пространства, которые некогда были полями и огородами Нечерноземья, беглецы устремились к полуразрушенному строению, видимо, некогда бывшему складом колхозной фермы. Металлические элементы конструкции были срезаны ещё в докоронавирусную эпоху, но шифер с крыш разобрать для нужд приусадебных хозяйств бывшие колхозники, точнее, их наследники, уже не успели. По причине миграции из этих мест в близлежащие агломерации.

В здании склада наши беглецы почувствовали себя в некоторой безопасности, однако, рассиживаться они не собирались, поскольку необходимо было как можно скорее вернуться в Филиал.

Послышалось приближающееся стрекотание.

– Ну, вот. Запустили «змея». Будут искать нас сверху.

«Космонавты» запустили беспилотник, оснащённый сканирующим устройством, а так же «соплями». «Сопли» – это специальный наногель, который выпрыскивался на жертву преследования. И, если цель была поражена, то к одежде или коже преследуемого прикипал сгусток наногеля, который потом мог растягиваться в километровую липкую светящуюся нить, оборвать которую не представлялось возможным. Несчастные жертвы преследования пытались обрывать эти липкие нити руками, палками, чем угодно. Но тщетно, нить просто приклеивалась к пальцам, палкам, чему угодно и растягивалась по мере того, как человек отчаянно пытался убежать от погони. Всё это снималось камерой беспилотника, выхаркнувшего «сопли», и передавалось в качестве «стрима», т.е. трансляции погони в реальном времени.

Сейчас стражи СЭКС-а внимательно следили за изображением, которое передавал беспилотник на устройство дистанционного распознавания. Вот на мониторе появилась крыша какого-то строения, внутри строения – слабо пульсирующие точки жёлтого цвета.

– Опусти ниже – над самой крышей.

Точки стали правильными кружками оранжевого цвета, однако, сигнал был слишком слаб, поскольку крыша – какая ни есть, но ослабляла действие сканирующего устройства.

– Давай отведи в сторону. Пусть решат, что мы их не засекли.

Беспилотник ушёл вверх и в сторону, нарезая круги в стороне от склада. Оранжевые кружки снова стали жёлтыми точками. Беспилостник уходил всё дальше и дальше от места, где были зафиксированы беглецы, однако, не настолько далеко, чтобы жёлтые точки исчезли с экрана монитора совсем.

Тем временем Антон с Фомой, находившиеся в здании склада, всё-таки, купились на уловку стражей СЭКС-а и решили выбираться из своего убежища, опасаясь, что убежище станет ловушкой.

Продравшись с десяток метров сквозь заросли борщевика, беглецы с ужасом поняли, что стрекот моторчиков, вращающих винты беспилотника, стремительно нарастает.

– Развели нас! Быстро назад!

Думать было некогда, нужно было действовать. Едва отдышавшись внутри склада, Антон взял инициативу в свои руки, отдавая указания быстро и чётко:
– Фома, сейчас они впустят «змея» к нам под крышу и его сканер нас распознает. Может быть ещё и «соплями» запустит. У нас есть только один шанс. Ты становишься у входа. Как только он появится – что есть силы мочи его своей сумкой. Внутри же бинокль? Его веса хватит для того, чтобы сбить «змея». А я его размозжу вот этим кирпичом. Давай! Не подведи!

– Вот он! – Заорал не своим голосом Антон. – Мочи!

Фома слегка растерялся и промахнулся, пытаясь сбить своим импровизированным «цепом» влетевший внутрь склада беспилотник. В этот момент оранжевые круги на мониторе «космонавтов» превратились в красные кольца, внутри которых появились группы цифр. Эти цифры уже через мгновение должны были обратиться в бегущую строку, пересылающего код биологического объекта, зафиксированного сканером беспилотника. Если без помех отослать этот код в УЕБОБ, то тогда не понадобится даже тратить «сопли». Преследуемый биологический объект получит шокирующий разряд, который временно парализует беглеца и стражи возьмут его прямо тёпленьким.

«Космонавты» уже предвкушали, как они возьмут двух нарушителей и получат на свои счета бонусы в размере месячного жалования, как вдруг красные круги исчезли… и монитор предательски погас.

«Змей», избежавший удара сумки с лежащим внутри биноклем, был сбит метким броском кирпича.

– Добивай его! – заорал Антон Фоме, и тот, не жалея прекрасного своего бинокля, что есть силы шарахнул по жужжащему на бетонном полу подбитому беспилотнику.

Жужжание прекратилось, лампочки погасли.

– Вот и хорошо, – тихо бормотал Антон. – Вот и славно. Вот так вам и надо, сволочи!
– Слушай, Антон. Теперь нам реальный срок грозит за сопротивление, порчу и тому подобное.
– Нас ещё поймать надо. Дёргаем!

Когда «бобик» стражей СЭКС-а добрался до склада, то беглецов и след простыл. «Космонавты» зашли внутрь, тут же обнаружили обломки беспилотника и, грязно ругаясь, наклонились над этими обломками. Один из стражей пытался включить аварийный тумблер «змея», надеясь на то, что летающий шпион, поверженный коварными нарушителями режима самизоляции, успеет отправить информационный импульс на пульт дистанционного распознавания УЕБОБ-а. И тогда они смогут обезвредить даже не нарушителей режима самоизляции, а организованную преступную группу, свершившую несколько уголовных преступлений. Теперь уже можно было рассчитывать не только на бонусы размеров с полугодичное жалование, но и на повышение по службе.

«Космонавт», копошившийся с подбитым беспилотником, так размечтался о грядущем повышении, что снял с себя защитные эпидемиологические перчатки, так мешающие копошиться. Затем снял шлем. Кожа лица почувствовала приятную сыроватую прохладу помещения. И вдруг, что-то в беспилотнике щёлкнуло, зажглась лампочка, раздался предательский писк – и в лицо «космонавта», совлёкшего с себя шлем, ударила тугая струя «соплей». К счастью для размечтавшегося стража, «сопли» выплеснулись не на кожу, а, ударив по пластиковым очкам, срикошетили на волосы. «Космонавт» инстинктивно сдёрнул с себя очки, но «сопли» успели приклеиться к его руке, а отлетавшие в сторону очки потянули за собой светящуюся паутину, в которую умудрился вляпаться и второй преследователь нарушителей режима противоэпидемиологических мероприятий.

Ни о каком продолжении преследования не могло быть и речи.

Антон с Фомой тем временем уже почти достигли Филиала.
– Как думаешь, успел «змей» передать наши данные УЕБОБ-у?
– Ну, раз мы не получили по мозгам, стало быть, не успел.
– Логично. Значит, максимум, что у них есть – это несколько секунд съёмки, которую мог осуществить его сканер.
– Ну, по этим данным нас найти будет уже посложнее.
– Посложнее, но можно будет.
– Хоть бы в экспедицию эту попасть. Тогда уже у СЭКС-а руки будут коротки до нас дотянуться. Да, выходит, замести свои следы мы сможем только лишь если станем по-настоящему нужны агентам.

Высоко над филиалом кружил беспилотник.
– Это не за нами случайно?
– Чем быстрее мы смешаемся с народом, тем меньше будет у них шансов поймать нас. Не такие уж они всемогущие!
– Антон, сейчас мы зайдём ко мне в общагу переодеться, а шмотки, которые на нас, нужно бы спрятать куда-нибудь.

12. В общежитии Филиала. Деперсонализация

Общага Филиала была архаичным зданием, как и все постройки академгородка. Стиль «необрежневского лекорбюзье» был не только снаружи, но и внутри. Никаких турникетов, никаких сканеров. Никаких камер распознавания лиц. Всё по-простому. По-старому!

Ребята решили первым делом принять душ, а потом попробовать раздобыть какую-нибудь приличную выпивку у Бориса Моисеевича.

Моисеевич, как и Антон, имел жильё в городке, но Филиал выделил ему комнату в общежитии, которую он, как уже сообщалось выше, заполнил самым разнообразнейшим имуществом – начиная от всё тех же списанных приборов, технических и научно-популярных журналов, и оканчивая продуктами питания в сухом или консервированном виде. Имелись как просто диетические или вегетарианские продукты, так и ортодоксально постные, халяльные и кошерные. Сейчас же Борис Моисеевич сидел в своей комнате и апатично размышлял на тему суеты сует и всяческой суеты. Дверь в свою комнату он оставил открытой, чтобы хорошенько проветрить помещение.

Мимо прошмыгнул запыхавшийся Антон, который тоже имел какое-то жильё в городке и своей комнатой в общаге пользовался крайне редко.

«В Дом Творчества пристроиться я не смогу, там армяне уже засели плотно, чужих не впустят», – продолжал размышлять Борис Моисеевич. «В Музыкальную Школу меня не возьмут под предлогом того, что там и так уже «синагога». Податься в синагогу? Нет уж. Там ведь не наш институтский прогрессивный раввин Перельман. Там эти пейсатые фанатики. Там человеку, выросшему на Бродском и Пастернаке, делать нечего совершенно. Но что-то же нужно предпринимать…»

Достав из кофра гитару, Борис Моисеевич подстроил её и стал тихонечко наигрывать, как он обычно поступал в минуты тягостных раздумий.

После того, как наступил Великий Кризис постиндустриального мира, случившийся ещё во время первой волны коронавирусов, в Евразийской Конфедерации (тогда называвшейся ещё Федерацией) начался ренессанс позднесоветской эстетики. Ответственные работники отдела пропаганды и агитации вдруг вспомнили, что помимо Коркира Филиппова и бледнорожих негров, мямлющих свои тягомотные рэпы, существует огромный пласт песенной культуры.

И Борис Моисеевич – тогда молодой интересный брюнет, обладающий приятным поставленным тенором, – стал буквально звездой возрождённого КСП. Покойный отец привил Борису неплохой вкус, воспитывая его на записях советских и американских бардов 60-70-х годов ХХ столетия. А просеяв за десятилетия десятки тысяч стихотворений, сиротливо растыканных по поэтическим сайтам, он сумел сформировать свой оригинальный репертуар из полусотни песен, каждая из которых была потенциальным шлягером.

«…Скрипнет уключина –
Детства созвучие.
Вечное: как бы успеть…»

Но шлягерам его произведениям стать было не суждено. Пока Борис пел в Домах Творчества реанимированных академгородков, радуя физиков и лириков, всё было хорошо. Но дорога в профессиональный щоу-бизнес, – пусть и очищенный от «коркировщины, блатняка и рэпа», – была для него закрыта.

Для своих соплеменников Борис Моисеевич был «слишком русским», а для неевреев он всё равно оставался… «таки да».

Ну, что поделаешь. Нет, так нет. Зато благодаря тому, что он был близок творческой элите Конфедерации, причём это была действительно элита, а не пошлая свора скоморохов шоу-бизнеса «эпохи Алисы Болотниковой», благодаря этому удалось пристроить своих любимых дочерей, выдав их за порядочных и милых молодых людей.

Один из них, несколько напоминающий Антона, сейчас работает в команде архитекторов, занимающихся строительством агломерации «Ур Халдейский».

«М-да… Пожалуй, нужно было не тормозить, а уезжать в Израиль, пока границы были открыты… Захотелось, тщеславному дураку славы Великого Барда. Теперь остался у разбитого корыта».

За стенкой, в комнате, которую занимал Антон, послышалась какая-то возня, и на Бориса Моисеевича  накатила какая-то чувство подавленности.

«Стоп. Этого я себе позволить не могу. Удар я держать умею. Хватит пережёвывать то, что уже не вернуть. Нужно думать: что я стану делать завтра. Точнее, сегодня. Время терять ни к чему».

Возня, вырвавшая Бориса Моисеевича из состояния светлой печали, была произведена Антоном, который вдруг с ужасом обнаружил, что всё его тело буквально на глазах покрывается волдырями.

Обнаружив эту ужасную вещь, он ткнул кончиками трёх пальцев себя по чипу, вставленному на лбу, а затем прижал большим пальцем левой руки чип, вживлённый на запястье левой руки. Выйдя в пространство всепланетной ноосферной сети, он попытался связаться с Фомой. Фома почувствовал сигнал и вышел на связь.

– Антон, что за срочность? Сейчас же увидимся в реале?
– Фома! Я весь в волдырях! Наверное, сок этого проклятого борщевика!
– Да нет у тебя ничего такого!
– Ты не можешь видеть меня таким, какой я есть. Ты видишь сейчас тот образ, который остался в твоём сознании после нашего последнего разговора в реале.
– Ладно. Бегу к тебе. Конец связи.

По коридору мимо раскрытой двери комнаты Бориса Моисеевича пролетел Фома, без всяких стуков ворвавшийся к Антону. Тот стоял посреди комнаты, ошарашено глядя в зеркало, оставленное на память о бывшей обитательнице этой комнаты.

– Фома, что со мной? Это борщевик? Или какая-то аллергия?

Фома с недоумением таращился на Антона: на его коже не было и ни волдырей, ни каких бы то ни было покраснений.

– Слушай, брат. Ты меня видишь? Слушай, пока ещё твои органы чувств способны воспринимать естественные сигналы, слушай и соображай. Кто-то вошёл в Систему и транслирует тебе в башку импульсы, которые провоцируют лошадиные дозы стрессоров. Эта хрень вытаскивает из твоего подсознания образы, которые смешиваются и вытесняют из сознания то, что видят твои глаза и ощущает твоя кожа.

Антон зажмурился изо всех сил, пытаясь таким образом выйти из состояния морока.

– Во что бы то ни стало мобилизовывай свою волю и останови действие этого наваждения. Читай мантры, молитвы, что угодно! Иначе они отключат тебе остальные чувства и включат «кино про Навуходоносора».

Антон открыл глаза и вздрогнул от ужаса.

То, что несколько секунд назад было Фомой… теперь превратилось в уродливого рептилоида. Такого, как их изображают в самых непритязательных комиксах, спекулирующих на суевериях, связанных с конспирологиями. Рептилоид продолжал говорить:
– Ну, ты же должен помнить, как работает это кино. Это же классика экспериментов по дистанционной деперсонализации! Сопротивляйся! Автометаморфозе можешь противостоять только ты сам! Господи, Антон, сопротивляйся же! Это всё морок!

Антон посмотрел на свои руки.

Волдыри превратились в гноящиеся язвы.

– А ты. Фома. Оказывется. Рептилоид. Ха-ха. И ты тоже…

«Всё, это конец». В голове усиливался звон, в котором растаяли звуки голоса рептилоида Фомы. Звуки слов то растягивались и плавились, превращаясь в его угасающем сознании в вой, рассыпающийся потом с треском и щелчками. То, вдруг слова сворачивались в какие-то сюрреалистические разноцветные косички, щебечущие птичьими голосами.

«Анто-о-он… надави-и-и н-на глаза пальцами!» сквозь пелену бреда слышал он голос, по-видимому, принадлежавший Фоме. «Если я начну раздваиваться… значит я – то, что ты видишь глазами. Если нет – значит, это образ, которым ты галлюцинируешь».

Но Фома увидел, что Антон уже отключается… Обмякает, медленно опускается и ложится на пол. Говорить дальше было уже бессмысленно, и он решил действовать не мешкая.

Первым делом он заскочил к Борису Моисеевичу.

– Борис Моисеевич! Беда. Некогда объяснять. Антона плющит. Деперсонализация. Ему включили кино про то, что он гниёт заживо. Ваши балконы смежные, залезьте к нему на балкон и следите оттуда за ним. Старайтесь, чтобы он вас не увидел. А то Ваш образ в его сознании превратят в какую-нибудь хрень. Я бегу к Вике, она должна знать – как выводить людей из состояния автометаморфозы.

Фома выскочил из общежития и побежал в сторону жилых коттеджей академгородка, которые находились через парк от корпусов Филиала. Вводить её в курс дела при посредстве Системы Фома не хотел, дело было весьма деликатным. Впрочем, он предупредил Вику о том, что необходимо срочно обсудить очень важное дело.
Антону казалось, что он уже полностью растворён в разноцветном «мультфильме», лишившем его последних остатков твёрдой опоры осознания себя личностью.

Смирившись с тщетностью противоборства разрушающей его сознание силе методами аутотренинга, в угасавшем сознании мелькнуло:
«Боже мой. Зачем Ты меня оставил? Впрочем. Это я. Оставил Тебя. Уже давно. Поделом мне»…

Теперь уже Антон отчётливо увидел себя со стороны, начал будто бы подниматься, пока не ощутил сильный удар головой о какую-то твёрдую преграду. «Мультфильм» погас. И в следующее мгновение Антон открыл глаза и увидел над собой потолок своей комнаты в общаге.

Он приподнялся. В голове оставалось эхо какого-то удаляющегося звона, но в целом – всё возвращалось на круги своя. Кожа рук была чистой. Никаких гнойников.

“Хорошо. Стук в дверь. Открылась. Это ещё кто такой?”

– Фома. Ты, почему-то, в моём сознании похож на агента. То был рептилоидом. Теперь превратился в агента «Смита».

– Антон Павлович, я не Фома. Я пришёл говорить с Вами серьёзно.

В дверь зашёл кто-то, похожий на одного из этих безликих «агентов Смитов».

 

Павел Тихомиров.