ВЕДЬМА

ВЕДЬМА

Село Раджиево особое. Расположено оно на окраине обширного хвойного леса — на живописном берегу двухкилометрового озера. Запах хвои и прохлада озера создают здесь свой микроклимат.

Зимой из-за высоких холмов вокруг озера в Раджиеве не так мо­розно, как в округе, а летом благодаря озеру зной не донимает сельчан.

Место это выбрало в период великого переселения народов какое-тo тюркоязычное племя, и потомки долгие века хранили здесь свои обычаи к свой язык. Язык был вовсе не похож на русский или украинский. Ни общих слов, ни общих корней. А если раджиевцы говорили между собой, никто из соседних деревень не мог разо­брать ни единого слова. Но язык растворялся, а молодежь, хотя еще понимала свой язык, но разговаривать на нем не хотела. В округе над жителями Раджиева все смеялись и показывали паль­цем. В первую мировую немцы захватили село, но, поговорив с людьми, ушли, не взяв ничего. Когда немцев прогоняли, они жгли все вокруг, а в Раджиево и не заглянули.

Даже по российским меркам село было большое. Проживало в селе семь тысяч человек, и когда пришло время колхозов, приш­лось создавать здесь целых три. Председателями назначили троих, но все они подчинялись совету старейшин, который не писал протоколов и приказов, но командовал всем. Старики собирались в клубе и думали. А потом выносили решение. Решение не всегда совпадало с райкомовским, председателей колхозов за это снима­ли с работы, но новые все равно подчинялись старейшинам. По­пробовали прислать со стороны, тогда село переставало говорить по-русски и начинало изъясняться на своем языке. Через месяц приезжие не выдерживали и сбегали.

В округе не переставая говорили о Раджиеве, но вмешиваться в жизнь раджиевцев больше никто не желал.

Женились и выходили замуж только за своих.

Дом Полины Меркурьевой стоял посреди села, возле церкви.

Жила Полина с дочкой. Муж, слабый и нервный, умер, когда дочке былo два годка. Девочка — худенькая и неприметная, но черные громадные глаза выделяли ее из толпы.

Глаз у девчонки был дурной. В школе жила кошка, приплод она приносила большой и была ласкова к учителям и ученикам.

Давала себя гладить и послушно шла на руки ко всем, кроме Шурки. Если девочка протягивала руки, кошка начинала дрожать и сбегала в подполье. А школьный пес осторожно обходил Шуру. От взгляда девочки становилось не по себе учителям, и они не допытывались у нее знаний.

После школы влюбилась в долговязого парня, что жил на берегу озера. Парень не смотрел на Шурку, он повадился провожать с вечеринок рыжую и веселую Феню. Шурка яростно возревновала и теперь зыркала на Феню своими черными глазами, пытаясь навести порчу. Но Феня назло врагам расцветала и становилась все счастливее и радостнее.

И тогда Шурка стала хо­дить в церковь и ставить свечки за упокой соперницы. В третий раз, когда она протянула служительнице Веронике свечку, деньги и бумажку со словом «Феня», та поняла, в чем дело, и выгнала девушку из церкви.

Слух об этом разнесся по всему селу, Шурку поп проклял, а люди дали ей прозвище Ведьма. Феня вышла замуж за долговя­зого, но через два месяца того забрали в Красную Армию, и он погиб в финских лесах. Глаза Шурки злорадно заискрились, когда почтальон принес «похоронку».

Когда фашистские танки вошли в село, старики направились к немецкому начальству и вежливо поговорили с ним. После этого разговора и после консультации с Берлином Раджиеву разрешили самоуправление. Солдаты ушли и больше никогда не появлялись. Но церковь новые хозяева приказали заколотить, а священника угнали в Германию.

Неизвестность и ожидание висели в воздухе. И люди за ясно­стью пошли к Шурке, которую теперь стали называть Александ­рой Федоровной. В дом понесли сало, яйца, курочек и ситец. Алек­сандра Федоровна гадала на картах, вызывала духов. А кроме этого делала заклинания на монетах или волосах. Больше всего брала за порчу на людей. Те, кто приходил с такой просьбой, за ценой не стояли.

Кончилась война. Немец не тронул Раджиево. Церковь не от­крыли, и люди за помощью шли по-прежнему к Александре Фе­доровне. В деревне не любили ведьму, но боялись и слушались во всем.

Подрастала молодежь. И влюбленные за «любжей» тайком ходили к Александре Федоровне. А она привораживала и отважи­вала.

В девяностые годы к ней шли уже со всей округи. Она сгорби­лась и ссохлась. Но черные глаза по-прежнему горели адским ог­нем.

В 1996 году сельчане собрали деньги и отремонтировали цер­ковь. На открытие церкви пришло все село. Даже дремучий ста­рик Осип не выдержал и на полусогнутых, непослушных ногах приковылял к храму. Когда толпа заняла всю площадь перед церковью, заявилась Александра Федоровна. Она прожгла толпу своими черными глазами, опустила ресницы и стала шептать.

На маленькую площадь ворвался вихрь, прошелся по окраине, вырвал с корнем большое дерево и понес его к церкви. Но до хра­ма дерево не долетело, оно постояло с минуту в воздухе и рухну­ло на толпу. Деда Осипа и молоденькую девушку деревом разда­вило, а пятерых селян травмировало. Людей охватил ужас, и только молодой священник не потерял самообладания и принял меры к спасению раненых.

На третий день, когда гробы с дедом Осипом и девушкой привезли к кладбищу, перед людьми опять взвихрилась земля. Злой дух доказывал свою необычную силу. Люди застыли, но молодой священник начал молитву, и все пошли за ним на кладбище.

После случившегося люди потянулись за помошью к Богу в церковь. Александру Федоровну стали обходить. К концу года посетителей не стало и она умерла от голода. Ее похоронили возле кладбища. Крест и памятник не поставили, нарыли только холм. А через несколько дней после похорон кто-то вбил в могилу осиновый кол.

Александр Стальмахов (А. Стэлла)

Извините, комментарии закрыты.