БЛАГОВЕСТ

БЛАГОВЕСТ
Аким неторопливо осмотрел кучу сучьев, которую он привел в порядок после уборки сада, и присел на чурбан отдохнуть. Мысли его жили неторопливо, да и куда торопиться, если одна ра­бота наступает на пятки другой, и так изо дня в день многие годы.
Дымок от сигареты медленно таял в воздухе, как бы поддержи­вая его мысли.
За воротами затарахтел мопед, и, звякнув калиткой, во двор вле­тел Вовка, внук Акима по сыну.
— Деда, а деда, слышь?
— Что случилось, внучек?
— Тетя Валя приезжает с каким-то дядей вечером. Папка поедет их встречать к поезду. И Ленка приедет.
Выпалив все одним духом, Вовка, а ему уже шел пятнадцатый, уселся рядом с дедом и выжидательно посмотрел на него.
— Это хорошо, что тетя Валя приедет. Ты скажи своим, чтобы к нам все приезжали.
Вовка крутнулся по двору туда-сюда, потрепал Шарика и улетел куда-то по улице.
Ох, уж эта Валька! Крепко досадила она Акиму и Софье. После гибели мужа — тот попал под автомашину — недолго горевала она. Почитай, этот «дядя» будет уже четвертым.
Пишет письмо, потом приезжает на день и, сияя, счастливая и веселая, знакомит с очередным мужем. Поначалу Аким и Софья старались изо всех сил не ударить лицом в грязь, но через некото­рое время «счастье» заканчивалось, лились слезы, а отец с матерью, в душе жалея нескладную Валькину жизнь, уже без энтузиазма от­носились к ее выкрутасам.
Аким, по солнцу прикинув, что уже около четырех дня, начал собирать инструмент. Подержал в руке разряженную немецкую мину, шея которой была до блеска отполирована его ладонями, по­смотрел на нее и впервые подумал; «Сколько же это с меня пота сошло, если и металл стерся?». Мину эту он нашел в сорок пятом году, сам разрядил и использовал ее вместо кувалды — на оружие шел сортовой металл.
Вышла во двор Софья, жена Акима, и он ей поведал о Вовки­ном приезде. Софья только всплеснула руками и присела на кры­лечке
— Господи, Аким, за что же нам такое наказание? И так на улицу скоро не выйдешь. А ты все молчишь да деревяшки свои тюкаешь. Что молчишь? Вот я ей сегодня все скажу, при всех.
Аким опять присел на чурбан и только сказал:
— Ладно, чего уж там, все-таки дочка, да и внучка с ней. Ты там собирай к вечеру на стол, что есть, а я схожу в лавку.
Нужно сказать, что Аким никогда не ругался и тем более не ко­лотил Софью, как другие мужья, и только по той простой причине, что он никогда ее не любил.
Ушла его любовь с Анютой, ушла навсегда. Дело было так.
Когда в тридцать четвертом Аким почти уже собрался жениться на Анюте, его забрали в армию. Из длинных и бессвязных писем родителей, где были сплошные поклоны и приветствия, Аким по­нял. что в селе происходят какие-то события. Но только вернувшись из армии, он узнал, что Анюту со всей семьей отправили в далекую Сибирь, постройки их растащили, что завалилось, а остальное за­росло бурьяном.
Много было таких усадеб. Они и сейчас пустуют. Мало кто из высланных вернулся в родные места.
Скоро Акима забрали на финскую, потом, не придя в чувство от холода и голода, опять ушел старшина Аким Старовойтов на войну. Война в общем, пощадила Акима, если не считать перебитой левой руки да рубцов на лице от осколков мины. Вернулся он в сорок пя­том. посмотрел на житье-бытье людей, хотел было податься в го­род, а потом, встретил веселую певунью Софью и остался в селе.
Надо сказать, что Аким по тем временам был ценнейшим чело­веком в селе, он был хорошим бондарем. По сей день рядом с эма­лированной одноликой посудой стоят его дежки, бочки, бочонки, кружки, лоханки и много другого необходимого в хозяйстве. Мог он и сани сделать, и колесо к телеге. Был бы материал. Материал, конечно же, никто не выписывал, его тащили на себе из лесу тем­ной ночью, потом пилили, кололи, сушили, строгали и вот вам, по­жалуйста. есть и хлеб, и соль, и кое-что впридачу.
Родился Николай, потом Валентина, выросли, выучились. Нико­лай сейчас работал председателем колхоза, а Валентина в городе по торговой части. В заботах минул день, и в сумерках к подворью подкатил газик, из него вышла Валентина, внучка Лена, потом неторопливо вышли Николай и мужчина лет пятидесяти, довольно высокий, плотный, седоватый. Поздоровавшись, вошли во двор, Николай опять сел в машину и сказал, что поедет за Галиной.
— Я быстро, туда и назад. Галя знает. Уже. наверное, собралась. Софья суетилась, куда только и делась ее решительность. Вален­тина спросила:
— А чего это вы баню не топите?
— Так праздник ведь.
— Какой еще праздник? — и посмотрела на календарь.
— Благовещение, — негромко сказал Юрий, тот самый седова­тый мужчина.
— Откуда ты знаешь?
— Я много чего знаю.
Решили подождать Николая с Галей. Аким и Юрий вышли во двор, уселись кому как удобно, закурили и молча прислушивались к тишине, к вечерним звукам.
Аким не знал, с чего начать разговор, видно, что Юрий был не очень разговорчив.
Вскоре приехали Николай и Галя. Сели ужинать.
Ужин как ужин, без особых церемоний. Аким обратил внима­ние, что Юрий пил в меру, не оставлял крошек хлеба, говорил мало, время от времени как бы отключался от происходящего рядом. Ва­лентина суетилась, все подкладывала ему что получше. Поговорили о том, о сем, потом Николай с Галей уехали.
— Завтра к двенадцати заеду, — на прощанье сказал он и рванул по пустой улице…
…Чистым и ясным утром Аким, стараясь не шуметь, работал по хозяйству и думал о вчерашнем. Ему чем-то понравился Юрий, а вот чем — не мог понять.
Вышел за огород, посмотрел на озимые колхоза. Хороши, ничего не скажешь, хозяйским глазом посмотрел на свою пахоту и увидел, что опять кремень прорезался наверху. Сколько себя помнит Аким, каждый год с этого участка выбирали кремень, он как будто рос на этом месте Каждый год его убирали по мере возможности, и каждый год он появлялся опять.
Подошел Юрий, закурил, тоже подивился на кремень.
— Чего это так рано?
— Я привык в шесть вставать, батя.
— Так в армии вставали?
— В армии, да не в той.
— А в какой же еще?
— Сидел я, батя. — с неохотой ответил Юрий.
— Сколько?
— Давали семь, отсидел пять.
— За что?
— Дурак был. — опять с неохотой ответил Юрий.
— А все-таки за что? Семь годиков — срок немалый.
— Думал, что я умней всех, а оказалось, что наоборот. За растра­ту в крупных размерах.
— А теперь что будешь делать?
— Ну, в торговлю меня и силой не затянешь, пойду шоферить. У меня первый класс, не пропаду, закон теперь уважаю.
Теперь Акиму стало понятным, откуда короткая стрижка, неве­селый взгляд, неторопливые, точные движения.
— А с Валей как теперь?
— Мы вчера расписались, жить будем у нее.
Аким не стал спрашивать больше ничего. Он понял, что все воп­росы здесь решаются просто и надежно.
Юрий в свою очередь отметил про себя, что Аким ему чем-то напоминает давно умершего деда, тот, правда, был с бородой, как лопата, лысый и такой же трудяга.
Валентина не напоминала Юрию его первую жену. Та была, мо­жет, и красивее, но красота ее была с позолотой.
«Черт с ней, с кра­сотой. была бы душа. А что под тряпьем и за водкой увидишь?» — с досадой подумал он. Вспомнилось:
— Ишь, чего захотел, — с усмешкой сказала ему прежняя жена Нина, когда он вернулся, — костюм ему подавай и деньги. Нет у меня ни денег, ни костюма твоего. И вообще не ходи сюда больше, а то я тебя научу.
— Ладно, подавись ты…
Много новых слов в зоне запомнил, а вот не нашел ни одного подходящего в тот момент, только стиснуло в груди…
… В неторопливых разговорах прошел завтрак. Женщины сразу поняли, что мужики поладили, а если мужики поладили, то их дело не мешать.
Подъехал Николай, посидели на дорожку, и вот уже пылится дорога за машиной, потом и совсем пропала из вида…
Аким сидел на крылечке, обогреваемый весенним солнцем, по­куривал. Софья звенела в хате посудой, потом вышла на крыльцо и присела рядом.
Тишина и покой, умиротворенность, легкий ветерок, — трава — все говорило языком природы о равноправии всего живого и нежи­вого под солнцем, о праве на тепло, ласку и добро.
Над лесом и полем из города летели звуки колокола. Звуки мед­ленно нарастали, затем, как бы омывая Акима и Софью, улетали дальше, к речке, на смену им приходили новые, они ласкали слух вековечной простотой и мудростью…
— Сонь, а и вправду говорят, что в церкви новый звонарь объя­вился….
— Так это же Иван, что еще до войны был звонарем, а теперь вот вернулся из Сибири. Говорит, хочу отмолить землю родную, а по­том и лечь в нее….
Летели звуки над лесами, над долами, над Акимом и Со­фьей, летели и таяли вдали, а земля, как бы успокоенная колоколь­ным благовестом, умиротворенно отдыхала от тяжелого плодород­ного труда.

Петр Иващенко.