ЖИЛИ-БЫЛИ ТРИ ТОВАРИЩА
Ну вот и похоронили Петра, — тронул Николая за плечо Василий. — остались мы теперь, Катя, вдвоем. — продолжал он.
— Остались, Вася, остались. Что за год невезучий? Вера в мае. Петро в декабре…
Вера, жена Николая, внезапно умерла на работе. Пошла на работу и больше не пришла. Много лет она болела сердцем, и Николай был предупрежден врачами о возможности такого исхода, но как-то не хотелось в это верить.
Певчие закончили отпевание. Николай и Василий вновь подошли к могиле. Мария, жена Петра, вся в черном, стояла в окружении родственников. Подошел поближе Валера, сын Петра.
— Вы, дядь Коль и дядь Вася, садитесь с нами. Поедем помянем отца.
— Хорошо, Валера. Ты держись поближе к матери, а то мало ли что… Сам понимаешь, — ответил за обоих Василий.
Вот и все. Уложили венки, поставили временный крест, и остался Петр в своей холодной могиле на веки вечные и на вечный покой. А вы, живущие, идите своей дорогой, каждый к своей судьбе, к своим заботам и проблемам.
В автобусе они уселись рядом и некоторое время обсуждали вечную проблему жизни и смерти.
Петр, Николай и Василий когда-то учились в одной шкоде, хоть и жили в разных поселках, кончили по семь классов и разлетелись кто куда искать счастья. Тем не менее через десяток лет они оказались в одном городе с дипломами, положением, женами и т. д. Дружба их была искренней, ненавязчивой и легкой.
Петр прошел путь от партаппаратного работника до доцента кафедры, где и работал до болезни. У Николая неожиданно объявился дар литератора. Быстрее всех взлетел на вершину Василий, но и грохнулся тоже быстрее и больше всех. Окончив строительный институт, он буквально за считанный годы стая главным инженером треста, и тут его подвел язык — вместо того, чтобы поддержать «грандиозный» проект областного начальства, он взял да и прилюдно его разгромил. Естественно, что через неделю песенка его была спета. С тех пор его служебное положение по годам напоминало рельеф сильно пересеченной местности: то взлет, то падение. Но он особенно не унывал, тем более, что жена его, на удивление многим. кто ее не знал, была ему верна душой и телом.
— Моей Марии хоть миллион принеси — все мало и мало,—жаловался Петр, когда они съезжались на рыбалку.
— Да шут с ними, с деньгами. Мне вон Верка опять концерт устроила: «Все ездишь, да ездишь по командировкам. Небось районные красавицы наперебой в номер напрашиваются?». Хоть работу бросай, — вторил ему Николай.
— Так ты возьми и брось. Сядь, напиши толстую книгу. Вон Петр может протолкнуть. Гонорар хватанешь — внукам хватит, — подначивал Василий.
Так они и жили. Работали, отдыхали, если выдавался момент, растили детей, пошли внуки.
Плечо Николая тронула чья-то рука. Обернувшись, он увидел знакомое лицо. «Где же я его видел? А, у Петра несколько раз бывали вместе» — вспомнил он.
— Извините, товарищ, как вы в отношении того, чтобы помянуть доброе имя Петра Васильевича в более уединенной обстановке? Простите, я не представился. Григорий Павлович, друг и соратник покойного.
Николай и Василий переглянулись.
— А что вы предлагаете?
Есть одно тихое и пристойное местечко, где мы можем посидеть. Василий поморщив лоб сказал:
— Я согласен. А ты, Николай, как?
— Согласен, — сказал Николай
— Ты же Валентину предупреди.
— Она у меня понятливая, ей нечего объяснять, — сказал Василий.
Выйдя из автобуса, они пошли молча и минут через десять вошли в маленькое кафе. Григорий Павлович провел их через зал и они вошли в небольшую комнату, где стояло четыре столика с салфетками, белыми скатертями, мягкой мебелью и даже телевизором в углу. Тут же влетел пожилой толстяк и подобострастно засуетился, потирая руки и улыбаясь золотом.
— Ах, ах, сколько лет, сколько зим, Григорий Павлович. Прошу Вас, раздевайтесь, пожалуйста, устраивайтесь. Сейчас Вас обслужат.
Друзья переглянулись. Десяток лет проходили они рядом и не подозревали о существовании такого уютного места. Григорий Павлович, как бы угадав ход их мыслей, сказал:
— Нужно же ведь где-то собраться при необходимости. А здесь, как говорят, недорого и близко к месту работы.
Через некоторое время стол был накрыт и толстяк, прикрывая дверь, доверительно сказал, что они могут рассчитывать на тишину и уединение.
Григорий Павлович наполнил четыре рюмки и сказал:
— Ну, друзья, давайте помянем Петра.
Все встали и выпили. Дальше пошло-поехало, и вот они уже запросто на ты. Рюмка Петра стояла на блюдце, как непорочная дева в божьем храме — чистая и несчастная.
— Хорошее место выбрал Петр. Я там походил, посмотрел кругом, и родители там, и родственники. — отметил Григорий Павлович.
Все согласились, каждый что-то вспоминая.
— Он так вас любил, покойник. Только где разговор пойдет, он сразу: «Вот мои друзья такие и такие, хоть в огонь, хоть в воду».
— Ну и что, что говорил? — спросил Николай, почувствовав скрытую издевку в словах, и повнимательнее посмотрев на Григория Павловича: осанистый, весь какой-то очень уж респектабельный и в то же время настороженный, именно настороженный. Такие люди и летом ходят как бы по гололеду — осторожно, очень осторожно.
— И выручал вас он не один раз из беды, особенно Василия.
— Ну, было дело, и что из этого следует? — спросил Василий.
— Я его, между прочим, никогда не просил, — добавил он.
— Я тоже, — согласился Николай.
— Большой души человек, — великодушно протянул Григорий Павлович.
— Ты, братец мой, к чему это все клонишь?—взорвался Василий.
— Так просто, констатирую факт. Давайте лучше еще по одной. Выпили недружно, как будто водка приобрела другой вкус. Василий ковырнул в тарелке и налил всем еще.
— Что ты все-таки хотел сказать? — спросил Николай.
— Ладно, давайте вкинем по рюмочке и я вам кое-что расскажу. Кстати, курите, не стесняйтесь. Я ведь сам не курю, врачи запретили.
Затем он уселся поудобнее и начал рассказ. Многое из того, что Григорий им представил, друзья, в общем, хорошо знали. Однако в выражениях его было так много оговорок, тонких намеков, что они растерялись. Как же так, они, можно сказать, все знали о Петре, а оказывается, он был хитрец, двурушник, пройдоха и деспот. Кандидатскую он, дескать, защитил через скандал, на работе занимался склоками, издевался над женой и детьми, не говоря уже о студентах.
Тут Николая взорвало:
— Слушай, дорогой, ты зачем нас сюда привел? Чтобы при нас вылить ведро грязи на нашего покойного друга? Как ты смеешь в нашем присутствии такие вещи говорить? Кто ты такой?
Василий сидел бледный, как полотно, косточки на сжатых пальцах рук побелели. Потом он медленно встал, лицо его перекосилось и он почти шепотом, тяжело дыша, рванул ворот рубашки так, что галстук отлетел в сторону, произнес, четко и медленно выговаривая слова:
— Пока ты здесь разглагольствовал, я все думал, кто же ты такой на самом деле. Сейчас ты курируешь торговлю, так сказать, жрешь и пьешь за чужой счет. А раньше ты и тебе подобные травили таких вот, как покойный Петро — поправляли и направляли, делали «общественное» мнение. Говори спасибо, что ты мне раньше не попался; гад. Теперь я понял, почему Мария всю жизнь считала Петра неудачником, вертела хвостом перед прохиндеями, вроде тебя. Довольно. Пусть принесут счет.
— Да что вы, товарищи, за вас будет уплачено.
Григорий на минутку струхнул, весь обмяк.
Как по щучьему велению, влетели золотозубый и вертлявая официантка. Николай и Василий положили деньги на стол и быстро оделись.
— Ну ладно, поговорили и забудем — бегал вокруг них Григорий. Друзья Петра — мои друзья. Я вас очень прошу.
— Пошел ты знаешь куда?—грозно надвинулся на него Василий» потом добавил: «Коль, давай на посошок, а то во рту пересохло».
Не глядя на толстяка и официантку, они налили водку в фужеры, выпили и вышли на улицу. Постояли некоторое время и двинулись по знакомой улице, медленно приходя в чувство.
— Были мы с тобой дураками — ими и остались, — сказал Николай. А все-таки мы ему правильно врезали, будет долго помнить.
— Помнить одно, а припоминать при случае эти деятели могут. Будь уверен, — невесело ответил Николай.
— Ну и черт с ними. Первый раз, что ли? Переживем.
Дошли до площади и здесь разошлись по домам
Три квартала до дома Николай прошел быстро, с удивлением заметив, что по дороге он начал разговаривать сам с собой.
Походил по пустой квартире. Долго стоял перед фотографией Веры, всматривался в дорогие сердцу черты. Подумал: «Вот начнут о тебе плохое говорить — и кто же тебя защитит кроме меня. А Петра некому, выходит. Дела. Ох и дела». Выпил чаю и сел возле стола, где лежала рукопись статьи в газету. Полистав, отложил в сторону. Ни думать, ни работать не хотелось. Полная апатия. Зазвонил телефон, взял трубку:
— Слушаю.
— Коля, слушай, это Валя. Где это вы с Васькой были? Понимаешь, пришел трезвый и молчит. Я спрашиваю — где был, может, есть хочешь? А он молчит. А сейчас лег на диван и плачет. Как ты считаешь, может «скорую» вызвать?
— Не надо «скорую». Налей ему водки и пусть спит. Не тревожь. У нас был тяжелый день. Ты завтра, Валь, пельмени будешь готовить? Вот и хорошо. Я приду к обеду Вот и правильно. Ну, спокойной ночи.
Короткие гудки аппарата, словно пульс на руке, исчезли, как только трубка легла на свое место.
Петр Иващенко.
Извините, комментарии закрыты.