По примеру китайцев и по приказу начальства в 60-е годы в нашем институте, как, вероятно, и в других учреждениях и на предприятиях была введена в распорядок дня производственная гимнастика. В 11 часов все сотрудники выстраивались около своих кульманов и рабочих столов и по команде назначенных физоргов принимались размахивать руками, поворачиваться в разные стороны и приседать. Руководство строго спрашивало за нарушение всоего приказа, а фискальный орган института, так называемый «Комсомольский прожектор», неустанно бдил за его выполнением. Но китайское новшество с трудом приживалось в русских производственных коллективах и при каждом удобном случае, по крайней мере у нас в институте, все, кто мог, всячески отлынивали от этого принудительного мероприятия.
Сейчас мне трудно вспомнить по какому поводу во время, отведенное для зарядки, я зашел в помещение, где располагалась группа проектировщиков, которой руководила замечательная женщина Зоя Манукян. Собственно она была не Зоя – это она себе такой псевдоним выбрала. На самом деле она имела вполне армянское имя Аганык Самсоновна, но ей больше нравилось быть Зоей и все привыкли к ней так обращаться.
Как и следовало ожидать, Зоины сотрудники производственной гимнастикой не занимались. Вместо этого, столпившись у стола своей руководительницы, они что-то читали в журнале «Огонек», перебивая при этом друг друга, поправляя и повторяя прочитанное. Зоя, красиво улыбаясь, объяснила мне, что в журнале напечатано очень длинное слово, самое длинное в человеческой речи и вот они никак не могут его прочитать все подряд с начала и до конца.
– По-русски напечатано? – спросил я.
– По-русски, – ответила Зоя.
– Так что ж вы? Безграмотные, что ли? Читайте каждую букву за буквой – и дело с концом.
– Легко сказать! – возразила Зоя. – Ни смысла нет, ни нормального звука. Попробуй прочти!
– И прочту, – заявил я.
– Расхвастался! Мы всю зарядку читаем – и никак. А ты сразу прочтешь!
– Конечно прочту.
– Хвастун, – покачала головой Зоя и перестала улыбаться.
И тут меня словно черт дернул за язык:
– Да я это слово через двадцать минут наизусть вам скажу!
Реакция на мою самонадеянность была невообразимой: меня всячески высмеивали, обзывали и обвиняли в бахвальстве. Остановила этот дамский хор сама Зоя. Взыграла ее кавказская кровь и она заключила со мной пари на сто рублей. Засекли время. Через двадцать минут я должен был совершенно точно, с учетом сдвоенных гласных и согласных произнести вслух необыкновенное слово перед Зоиным коллективом. Получится – получу 100 рублей, нет – должен буду заплатить столько же.
Я взял журнал и направился к двери.
– Смотри, – стукнув по столу карандашом, напутствовала меня Зоя. – Проверять будем строго.
На лестничной площадке я попробовал прочитать напечатанное в «Огоньке» слово. Это была, действительно, несусветная чушь. Права была Зоя, ни смысла, ни привычного звучания в этом слове не было и длины оно было необыкновенной: напечатанное поперек всей страницы «Огонька», оно не уместилось на одной строке.
Я ушел в подвал к моему приятелю в столярную мастерскую и попробовал учить свой урок. Ничего не получалось!
Бессмысленный, неблагозвучный набор буквосочетаний никак не воспринимался умом и не оставлял никакого следа в памяти. Ассоциаций никаких не возникало. Через две-три минуты насилия над собой я начал отвлекаться, рассматривал в журнале картинки и уже подумывал о том, где достать сто рублей. В шестидесятые годы это были немалые деньги. Достаточно сказать, что выпускник института, молодой специалист получал первую зарплату в размере 90 рублей в месяц. Столичная водка стоила тогда 4 рубля 12 копеек, один килограмм ияса – 2 рубля, а кружка пива – 22 копейки. Словом сто рублей – это были деньги и таких свободных денег у меня не было. Ситуация для меня складывалась некрасивая.
Я снова принялся рассеянно читать окаянное слово. И вдруг в какой – то момент я уловил в нем подобие некоего ритма. Отдельные элементы слова разные по длине и разные по размеру – где ямб, где хорей, где даже дактиль – начали восприниматься как незаконченно звучащие ритмические части. Память моя перестала сопротивляться несуразности текста и я начал кое-что запоминать. На меня нашло что-то похожее на вдохновение и в течении 5-6 минут я запомнил все слово. Пару раз я произнес его вслух и быстро, чтобы не растерять застрявший в голове набор звуков, направился к моим экзаменаторам. Меня ждали.
Стоя посреди комнаты, уверенно и спокойно я декламировал удивительное слово, а Зоя вела пальчиком по журнальной строке, сверяя каждую букву с тем, что я произносил.
С красивой улыбкой Зоя признала свой проигрыш.
– Прочитай еще раз, – попросила она, – на публику.
Я прочитал.
Самое же забавное в этом рассказе то, что до сего времени, по прошествии более 30 лет я очень хорошо помню то несуразное слово. В нем 122 буквы и может быть оно в самом деле самое длинное слово на всем белом свете.
Вот оно: Леподотемачоселачогалеокраниолеиипсанотриумупатриматосифиоопараомелитокатокецлумменукичлейпкоссуфеффатоперистералектруоноп.
Это было имя вождя какого-то племени североамериканских индейцев. Так было сказано в журнале «Огонек».
Извините, комментарии закрыты.