Божья Катенька
Вечером мне позвонила Татьяна Ильинична и сказала, что хочет, чтобы я к ней пришла. Лет десять назад мы были соседями по даче. Потом вначале мы продали участок, а чуть позже и она продала свой, хотя, даже после смерти сына единственного, долго ещё дачей занималась. Зелень разную да цветы выращивала.
– Я, Валентина, поручение Господа и призыв Антон Палыча выполняю, – объясняла она мне, – Бог призывал любить всё и вся, а Чехов говорил, что каждый должен работать на земле, делая её прекрасной.
С возрастом у Ильиничны стали всё сильнее болеть ноги. Ездить каждый день на дачу она уже не могла. Сидеть на лавке без дела рядом с другими «жертвами пенсионного возраста» (её слова) тоже не могла, поэтому принялась облагораживать дворовую клумбу. Вот походы в церковь да клумба эта и были последней отдушиной в жизни Ильиничны. Встречались мы с ней редко. Вечно времени свободного у меня не было. Но уж если доводилось нам сойтись, то тем для разговоров было предостаточно: и о цветах, и о животных, и о нравах современных, и о человеческом предназначении в этом мире – о чём только мы не говорили. Ильинична тонко чувствовала юмор, имела свой, особенный взгляд на многие вещи, поэтому, невзирая на разницу в возрасте, беседовать с ней мне всегда было интересно.
И вот зовёт. Надо идти и не хочется. Предчувствие у меня не хорошее. Попрощаться, что ли зовёт? Так я не хочу прощаться. Не хочу видеть её совсем больной. Хочу запомнить ягодкой-земляничкой, (пусть даже и перезревшей) что, не жалея сил и времени, стремилась землю украшать. Это мы раньше шутили так: я говорила ей, что она ягодка-земляничка, а она добавляла, что перезревшая. Отвлекаюсь воспоминаниями, время тяну. Но хочешь, не хочешь, а идти надо. Пойду…
Ильинична сидела на лавочке у своего подъезда. Разросшийся куст сирени нависал так низко, что я и заметила её не сразу. Да-а-а… Это уже не земляничка перезрелая, а засохший стебелёк. И главное – тихая такая сидит, грустная. Глаза совсем прозрачные и чуть-чуть голубоватые, прямо, как небушко к концу лета на солнце выгоревшее.
– Чая с плюшками хочешь? – спросила чуть слышно. Ну вот, и не очень-то она мне обрадовалась. Из вежливости чаю предложила.
– Нет. – Какие могут быть плюшки при таком настроении?
– И я не хочу. – Сидит, в сухих пальцах сухую травинку крутит. – Я поговорить с тобой хотела. С соседкой об этом не могу. Не поймёт она.
– Говорите.
– Понимаешь, уходить я готовлюсь… Чувствую, время уже… Так вот, и вроде бы всё, как надо и как-то не так… Не по себе мне… Нет уверенности, что всё правильно… Держит меня что-то, не отпускает…
– Ильинична, а если не отпускает, так может и не торопиться, не настраивать себя пока что на уход? – Я поняла, что активно разубеждать, с приведением примеров долголетия, смысла нет.
– Можно и не настраивать, только что же тогда мне делать? Нет у меня больше сил, цветы выращивать, и до церкви дойти не могу. Зачем же тогда я тут нужна? – спросила она, вскидывая вверх свои ангельские глазки, показывая, кого на самом деле спрашивает. Я понимала, что отвечать всё же придётся мне, но замешкалась, подбирая слова, и тут, сверху, прямо ей на колени вдруг упало что-то маленькое и живое. «Ой!» – хором вскрикнули мы, а Ильинична при этом ещё и вскочила. Виновником нашего «Оя!» оказался крошечный котёнок, что с самого утра шебаршился в кустах (я видела его, когда шла в магазин за хлебом). Вероятно, за день он так зажарился на солнце и обессилел, что уже не мог удерживаться на ветках. В подоле у подскочившей в испуге старушки он тоже не удержался – шмякнулся на дорожку, однако тут же встал и подошёл к нашим ногам. Я подняла его и положила Ильиничне в подол.
– А вот вам и знак Господень! – Кошечка была серовато-седенькая, голубоглазая и очень худая. Она была похожа на Ильиничну (в своём, кошачьем обличье, конечно же).
– Несите её домой скорее. Ей попить надо, совсем обезвожена, – сказала я, наглаживая подкидыша.
– А как же мой вопрос?
– Так вот он, ответ на него. С неба к вам упал. Не время вам ещё туда, Ильинична, не время!
– Господи! Как же легко и спокойно становится, когда ответы на мучительные вопросы находятся! – Лицо старушки засветилось улыбкой, глаза засинели, как раньше, и я увидела ту, прежнюю Ильиничну.
– Валечка! Ты мне только одно пообещай, что не бросишь её, когда Бог меня призовёт.
– Конечно, не брошу! Идите уже отпаивайте своего кошарика.
Три года ещё прожили в мире и согласии кошка Божья Катенька (так мы её назвали) и моя бывшая соседка по даче Ильинична. Три года они вместе ели, пили, гулять на улицу ходили. Вместе, одинаково голубыми, праведными глазами наблюдали они течение жизни, а потом подошло время и Бог забрал Ильиничну на небо, а я Божью Катеньку к себе домой.
Надежда Кожевникова
Извините, комментарии закрыты.