ПАУТИНА

Паутина

Сказка о гадком утенке – аутотренинг неудачников.

Жизнь не греет некрасивых – тебе уже все ясно в первом классе, где учительница лелеет твою соседку по парте – глупую как пробка симпапушечку с белыми бантами вместо мозга.

И когда тебе под тридцать, ты не удивляешься, что вас с симпапушкой хоть и рассадили по разным вагонам одной электрички, но симпапуся мчит навстречу роскошной иножизни, а ты – к своему новому ученику в «хрущовку», зачем-то учить увальня искусству плетения самой красивой паутины на земле. В твоем футляре скрипка и немножко нервно. А за футляром быстрые облака, синяя тревога, птичье желание – ранняя осень.

Почему же учительница музыки не приглашает учеников к себе домой? у нее скелеты в шкафу? мумия матери в своем любимом кресле в гостиной? Нет, нет, все началось еще четверть века назад, когда Зинка закричала:

– Очкастая – воровка!! Очкастая – воровка!!

Зинка прыгает на месте от возмущения. Только что она обнаружила свою куклу под подушкой кровати Танечки.

Танечка уверена, что Зинка совершила подлог – перед тихим часом. Но Зинка кричит громко.

Была бы воспиталка, тихий час оставался бы тихим часом. Буянам в это время обычно снимают трусики и не отдают, пока не прозвучит команда «подъем». Но Нина Сергеевна ушла пить чай с заведующей, и почти вся группа намерена наказать воровку.
– Чо с ней будем делать, ребя? – спрашивает толстый Боря у общественности, обступившей Танечку плотным кольцом.

Танечка хочет сказать, что это ужасно – наказывать за несовершенные проступки, она собрала все силы для крика справедливости, но вместо слов наружу вырываются слезы.
Обычная история.

– Поздно реветь, Очкастая! – справедливо замечает Света-Колбаса.
– А давайте ее в Город Пауков! – предлагает Зинка.

Она знает, что пауков Танечка боится больше, чем Зубодеров.
– Не надо! – хлюпает жертва.

Но с десяток маленьких цепких рук уже тащит ее к дверце темного чулана, где уборщица хранит свой арсенал. Там, в углах под потолком, они и живут, раскинув в сумраке целый паутиновый город. Кошмары Танечкиных снов – Пауки.

Танечка визжит и пытается отбиваться под звонкий смех детворы.
Ее бросают на цементный пол, хлопает дверца, щелкает задвижка.
-МАМА!!

Танечка вскакивает, прижимается к холодной стене и смотрит вверх. Город Пауков стал еще больше, он растет вместе с алкогольной зависимостью уборщицы, которая приходит в детсад все реже и реже.

Губы Танечки дрожат. Необоснованный страх называется фобией, говорила ей мама. Но разве легче от этого сейчас?

– М-м-ма-А-А-АММАА!! – визжит Танечка.

Из Города Пауков к ней отправили посла. Большой паук спускается из огромного пыльного мотка паутины на невидимой нити.

Танечка молчит. Новая волна ужаса парализовала ее мышцы – кошмар подплывает ближе и ближе. Кошмар застывает напротив ее глаз. Шевелит мохнатыми лапами. И ей кажется, что паучий ледяной взгляд пронизывает ее тело насквозь. По ноге девочки ползет теплый ручеек.

– Мы. С тобой. Одной. Крови. – шепчет Танечка застывшему пауку. – Ты. И я.

Это нужно говорить зверям в джунглях, чтобы тебя не съели.
Паук безмолвствует.

– Мы с тобой одной крови. Ты – и я! – повторяет Танечка, и ей кажется, что паук дружелюбно кивает, как кивали хищники бесстрашному Маугли. Он движется вниз, бесшумно опускается на пол и исчезает в темноте угла.

И Танечке вдруг не страшно.
Когда дверь кладовки открывается, Танечка испытывает первый в жизни триумф. Она улыбается им в лица, шагая из ужасного Города Пауков, которого побаивается даже толстый Боря.

– Чо встали? Щас воспиталка придет, – говорит она им. И Зинке:
– Дай пройду.

И Зинка послушно отходит в сторону.
А Таня идет дальше – одна, хотя
в жизни еще есть родители, но родители – не навсегда, и когда они переехали в другой мир, а дочь стала хозяйкой небольшой квартиры, случилось что-то странное. На третьи сутки одинокого оцепенения, под вечер, она услышала тихий стук в окно. Отодвинула штору.
За стеклом ее ждал паук.

Таня распахнула рамы, и ее гость тут же спустился за батарею. Теперь я не одна, подумала женщина, и улыбнулась.

На следующее утро на подоконнике терпеливо ожидала целая колония пауков-путешественников. Татьяна открывала раму, и гости не отказывали ей в приглашении.
Через месяц в углу комнаты вырос Город Пауков.
Она много читает про них.

«Несмотря на большое многообразие жизненных форм, паук всегда оставался пауком», – выписывает она в блокнот цитату из научной статьи.

Она может смотреть на них часами.
Татьяна давно уже знает, что в этом мире ничего не делается просто так, и Великий Паук, придумавший Все, знал свое дело. Большое умело отражаться в малом, как целое небо – в любой луже. Город открывал ей Великое Хитросплетение жизни  в миниатюре.

У каждого человека припрятана своя мини-модель вселенной. Некоторые стыдливо называют ее душой. У Тани тоже теперь есть такая.

И еще музыка.
Таня много играет на скрипке. Плетению музыки она учится у своих жильцов. Это единственный вид паутины в человеческом исполнении, который ей по душе. (Был еще интернет, но и он вскоре оказался грубой копией порядка вещей).

И все же ее музыке чего-то не хватает – Таня утешает себя своей неопытностью и тем, что она легко обучаема.

«Нельзя не отметить: по качеству плетения сетей люди давно превзошли пауков», – отмечает она в своем блокноте.
«Женская паутина гениальна. Узоры на платьях, кружева белья, траектории взглядов, намеков и флирта сплетаются в искусные ловушки, а драгоценные  украшения мерцают каплями смертоносного клея.
Паутина мужчин примитивна. Их зеркала души распахнуты, как ширинки. Они охотятся по методу тропических пауков – мужчины пикируют на жертву, выставляя сеть своей силы прямо перед собой».

Иногда у Татьяны бывают приступ арахнотропии – она ненавидит своих подрастающих паучат-учеников, людей на улицах и даже самое себя. Она закрывается от Города Пауков в маленькой комнатке и часами смотрит в потолок. Через пару дней это проходит, и Таня вновь благодарит Великого Паука за каждую прядь, посланную ей с утра.

Как человек, изучающий паутину, Таня учится избегать элементарных ловушек, которыми пронизан мир за окном. Слишком много лучших летунов из людей оставили свои крылья в самых примитивных тенетах.
Она давно постигла, что слова и власть связаны между собой, и любое общение есть соревнование  воль к власти собеседников – Таня научилась молчать.

«При необходимости паук может выделять липкую или сухую нить определенной толщины и цвета. Сухая (не клейкая) нить используется для изготовления кокона».

Таня огородила себя куполом сухих нитей одиночества. Дом – уроки музыки – дом.

И как Он сумел подобраться к ней так близко?

Татьяна не понимает, почему Он, баловень красавиц, повадился заходить к ней. От удивления ей не приходит в голову, что многих королей-солнц утомляют  орбиты стандартных красавиц. Утомленные солнца превращаются в собирателей экспонатов женской Кунсткамеры – уродины всегда выразительнее, чем красотки.

А она – редкостная уродина, с удовольствием отмечает Он при каждом удобном случае. Он не знает, но чует: напоминания о недостатках привязывают женщину к мужчине сильнее комплиментов. В их отношениях царит Вечность: она пожизненно виновна в изъянах собственного тела, а он вечно удивлен подвигом своей благосклонности.

Он превращает ее в живой клубок извинений, липкие нити вины тянутся за каждым ее жестом, поступком, взглядом, и ей кажется, что этой клейкой бахромой завешана вся квартира, когда Он удостаивает ее ночлегом, дергая Татьяну за ниточки со своего трона.

– Ты пытаешься превратить меня в свою собственность! – кричит Он, когда она робко просит провести с ней эту пару выходных.

Она пьет его любимый зеленый чай, хотя предпочитает черный, красит волосы в вульгарный цвет, потому что Он предпочитает белый, и не смеет трогать свою скрипку, Он не любит ее слюнявую музыку, ее сраных бетховенов, но больше всего Он не любит ее Город Пауков.

– Эти пауки живут в твоей голове! – кричит Он, когда Татьяна приводит мужчину, еле стоящего на ногах от алкоголя, отсыпаться. Да, иногда Он любит крепко выпить и побуянить, он настоящий мужчина, настоящий, а мужчина – это самец, понимаешь, глупая ты училка, понимаешь, когда вынимаешь, ха-ха, он должен пить, курить и шляться по бабам,и  каждое его слово – закон, понятно я изъясняюсь, тупая ты интеллигентная овца? Понятно? Ну что ты лыбишься, чо уставилась, стели кровать, пошли…

Однажды это случилось. Татьяна вернулась с уроков, с порога почуяла гарь.
Она вбегает в комнату и видит горки золы на полу, Татьяна смотрит вверх… Город Пауков, где мой Город Пауков?! Отвечай!! Отвечай!!

Он удивленно глядит на нее – она НИКОГДА еще не кричала на мужчину – а потом заливается пьяным смехом.

– Город горит. Город горит, – напевает он песенку «Текилы», указывая на кучки пепла на паркете, и у нее кружится голова от желания убийства.

«Отчего скрипки не стреляют?»

– Уничтожение паразитов! – он глотает из горлышка пойло.
Он заваливается на кровать в одежде и тут же храпит, а ей уже известно, что будет дальше.
Восемь холодных нечеловеческих глаз проснулись и посмотрели из ее груди.

«Пауки взаимодействуют с окружающим миром посредством паутинных приспособлений».
Он просыпается и не может пошевелиться. Он обнаруживает себя крепко перетянутым мотками добротного скотча. Голым. С кляпом во рту.
– Правила изменились, – объяснила ему Таня.
– Этот что ли? – спросил большой бритый мужчина, стоявший рядом с девушкой.
– Мой дядя, – рассказала Таня своему побледневшему бывшему, – он работает в строительстве.
– Не лишайте его жизни, – сказала она родственнику, – пусть живет. Но не в моем городе.
Дядя с помощниками закатали смертельно испуганное тело в старый ковер и вынесли на улицу.  Пока ковер спускали на грузовом лифте, на ткани проявилось влажное пятно малодушия. На улице вялый рулон погрузили в «Газель», и он уехал из Таниной жизни навсегда.

«Только спайдермен может победить спайдермена».

Она снова была одна, но пауки не пришли.
«Они научили меня всему, что знали о паутине, – решила Татьяна, – и теперь я могу применить эти знания на практике».

Она устроилась на престижную работу и показала все, на что была способна. Мужчинами манипулировать было просто, с женщинами пришлось повозиться. Таня видела нелепые силки-поделки своих конкурентов, аккуратно расставляла свои ловушки и мастерски плела тонкие петли – карьера шла в гору.  Добравшись до самой вершины, Таня остановилась. Она решила посмотреть на себя со стороны.

Вместо ее лица в зеркале отражались острые жвала.

«Теперь я стала нормальным человеком», – подумала женщина, и захотелось плакать. Но вместо этого она уволилась с работы по собственному желанию и вернулась к скрипке. Ткать узоры больше не получалось, и Таня довольствовалась уроками музыки – клепала шаблоны для шалопаев на частных уроках.

Пауки рассказали о паутине не все – теперь она была уверена в этом.
Великое Хитросплетение жизни не может насквозь состоять из стандартного набора грубой паутины недалеких спайдерменов. Или…все-таки может?

У пауков было что-то еще – и это «что-то» делало их хранителями тайного знания.

Житье в человеческой паутине стало невыносимо. Теперь она неделями лежала в своей комнате, ограничив число уроков и уродов до минимума. Она смотрела в потолок и все. И все.

Однажды в ее окно постучали. Таня откинула занавеску и увидела огромного черного Каракурта, который тихо постукивал о стекло своими мохнатыми лапами. От черного паука веяло таким ужасом, что Татьяна быстренько задернула все шторы, проверила, закрыты ли форточки, осмотрела дверные замки.

На третью ночь черный паук выбил стекло вместе с оконной рамой. Она сжалась под тонким одеялом, наблюдая, как черный паук приближается к ее постели. Он медленно взобрался на простынь, а потом – на грудь парализованной страхом.

Паук сказал:

– Пой.

И она пела ему всю ночь, чувствуя, как жизненный сок уходит из тела с каждым новым куплетом. Уснула на рассвете, трудно дыша под тяжестью Каракурта.

Наутро ночное происшествие казалось Татьяне страшным сном – пока она не увидела осколки стекла на полу и выбитую раму.

На следующую ночь паук пришел снова и опять лег на грудь. Днем он никуда не исчез, а устроился на ночлег, черно распластавшись на потолке. С каждой ночью его брюхо росло, и когда оно достигло гигантских размеров, паук, живущий на Танином сердце, начал ткать паутину. Ее нити переливались всеми цветами холода, а странные узоры завораживали, словно оконца в инобытие.

Эти большие холсты Таня развешивала по стенам и стелила в квартире вместо ковров. На ощупь паутина Каракурта была ледяной.

Вскоре квартира стала походить на жилище безумного ткача Снежной Королевы. Среди разноцветных полотен Таня окончательно потеряла чувство реальности. Впрочем, мир спайдерменов Таню более не интересовал – новые и новые узоры Черного Паука распускались, как инопланетные цветы. Ее почти бесплотные пальцы ощупывали соединения нитей с одной целью. – Последний секрет паутины! – шептала Таня Каракурту. – Научи.

Ее горящие глаза блуждали по сплетенным лабиринтам на холстах из последних сил. И напрасно.

Поэтому сегодня Таня идет на свой последний урок – она решила не возвращаться домой по его окончании. В городе много высотных зданий, а также два замечательно глубоких пруда.

Таня с любопытством прислушивается к своим ощущениям – в последний час своего существования ее мир становится похожим на вокзал, где предметы зыбки, а время тягуче, как жеваная жвачка.

Вдруг Таня останавливается – нечто почти невесомое коснулось ее ресниц. Она подняла руку, и на пальцах блеснула паутинка с крошечным путешественником. Еще секунда – и ПРИСПОСОБЛЕНИЕ ДЛЯ ПОЛЕТА унесло порывом ветра.
– Мы с тобой одной крови, – говорит Таня, – ты – и я.

Она смотрит в раннюю осень (быстрые облака, синяя тревога, птичье желание) – и последний секрет паутины дрожит на ее губах.

«Счастье – это острый приступ бессмертия вследствие осознания себя».

Таня громко хлопает дверью своей квартиры. Ее черный паук по своему обыкновению спит на потолке в ожидании ночи.

Таня вынимает из футляра скрипку для выстрела.
– Танцуй! – говорит она Каракурту.

Таня играет, как дьявол. Она играет огонь.

«Что бы ты ни играл, всегда играй огонь».
И стал огонь, и взвилось пламя, и тысячи его языков наполнили дом гулом, как раскаленный табун. Каракурт молча превратился в факел. Лопались окна, трещала штукатурка, полыхали обои. Квартира безумного ткача Снежной Королевы перестала существовать.

Я как раз проходил мимо ее дома. Я видел, как столб пламени ее последней мелодии вырвался из окна и растворился в синеве над крышей. А потом в небе что-то блеснуло на солнце. Тонкая серебряная нить, которую уносил ветер сентября.

Александр Кудрявцев