ГОЛУБЯТНЯ

ГОЛУБЯТНЯ

Эти утренние полеты домашней голубиной стаи отпечатались в памяти как одно из самых ярких воспоминаний моего детства. Мы, мальчишки, с трепетом наблюдали кружение белых птиц сначала над дальней, даже не видимой за деревьями крышей дома, где была их голубятня, затем, когда летуны плотным строем с каждым разом поднимались все выше и выше, охватывая своими окружностями соседние улицы, в том числе и нашу, любовались, задрав головы, их полетом, пока те не становились еле видными на фоне голубого неба и превращались в неясно движущуюся почти в зените точку. Уже и глаза уставали смотреть и терялись из вида стая, но чувство причастности к их полету не исчезало долгое время.

Налетавшись, голуби также плавно начинали спускаться со своей высоты, становились различимы отдельные птицы, взмахи их крыльев, раскрытые веера хвостов. И наконец, все они исчезали за зеленой стеной, ограждавшей их крышу от наших взоров.

Тогда многие в городе занимались голубеводством. По траектории кругов птиц почти всегда можно было вычислить и их хозяина. Ближайшую к нашему дому голубятню на соседней улице держал человек, которого все подростки звали Кобяк. Были ли это фамилия или уличное прозвище, никто из нас не знал. Просто говорили, что Кобяк-голубятник. Иногда, бывая на этой улице, проходил мимо его дома и видел сидящих на крыше голубей, а во дворе за забором и вольер самого голубиного жилища, за сеткой которого, притороченной к чердаку сидели и прохаживались белые птицы. К голубятне был прислонен и длинный шест с привязанной к концу тряпкой неопределенного цвета. Взмахами этого шеста, как я уже знал, и поднимал хозяин по утрам свою стаю в небо.

Однажды даже побывал там в гостях. Нас, нескольких школьников, привел к нему мой одноклассник Толик Иванов, начавший тоже увлекаться голубями, и мы вблизи рассмотрели как устроена голубятня. Кобяк оказался еще не старым мужчиной и с удовольствием показал нам свое хозяйство. Даже дал подержать в руках некоторых из птиц, а затем просто предложил их выпустить. Голубь, освободившись из моих рук не понесся в высоту, как мне представлялось, а просто перелетел на крышу голубятни и с воркованием присоединился к остальным, сидевшим там птицам. А когда Толик завел первую пару голубей, которых купил у Кобяка, я почти все свободное время стал проводить на его дворе, хотя он жил почти в квартале от меня и чтобы дойти приходилось преодолеть немалое расстояние.

Должен сказать, что в голубей я влюбился сразу и бесповоротно. Разве могли они сравниться с галками или грачами, которых прошло через мои руки немеряно. Один только маленький изящный клюв чего стоил. Это ж вам совсем не воронье долбило, которым представитель врановых мог гайки отвинчивать при желании. Правда со временем я понял, что в сообразительности голуби намного отстают от тех же галок. Все равно что школьник против профессора. Но тогда, как для всякого влюбленного, это не имело никакого значения. Я видел в книгах, которые брал читать в библиотеке, рисунки голубей разных пород. Почтовые, дутыши, турманы поражали расцветкой и своим необычным видом. Хотелось увидеть таких наяву

Оказалось, что настоящих голубей нам не достать. Толя, первым из моих сотоварищей проникший в мир голубеводов, посвящал меня и других в тонкости этого увлечения.

– Во-первых, они дорогие, а во-вторых в городе их просто нет. Все держат простых летунов, которые могут высоко и долго летать, – просвещал он меня.

Самыми доступными по уличным меркам были голуби-шпыли. Они недалеко ушли от диких сородичей – сизарей, которых уже в то время немало жило на чердаках пятиэтажек и питалось на улицах города. Единственное их отличие было в том, что в их окрасе преобладал белый или пятнистый цвет. В главном же отличии – числе перьев в хвосте – они от тех не отличались. Чем больше было там перьев, тем ценней, по мнению Толи, была порода. Вот эти шпыли с двенадцатью рулевыми перьями и стали первыми его, а затем и моими голубями.

Самым трудным оказалось уговорить родителей. Мать сначала ни в какую не соглашалась на голубей. Нужно сказать, что и других моих зверей она не очень жаловала. Особенно это касалось морских свинок и других питомцев, которых зимой нужно было держать дома в тепле. По ее мнению вся домашняя скотина должна находиться за пределами человеческого жилья. После долгих уговоров и обещаний хорошо учиться отец дал согласие на строительство голубятни на чердаке сарая. Мать тоже умолкла, но в душе по-видимому, осталась с этим полностью несогласной.

Голубятню с лотком-выходом наружу, с открывающейся и закрывающейся снизу за веревочку треугольной крышкой на завесах под самым коньком я соорудил довольно быстро, ибо отец с детства привлекал меня с братом ко всякого рода плотницким и строительным работам. Подобную конструкцию я уже подсмотрел у других голубятников. Человеку же проникнуть в голубятню можно было и с чердака, залезая туда по приставленной к сараю лестнице. Можно было ее запереть и на замок от непрошеных гостей. Она получилась довольно просторной, где могли поместиться сразу несколько пар птиц. Дело оставалось за малым — за голубями.

Первую пара у меня появилась довольно скоро. Толик заполучил где-то почти даром голубку и просто подарил мне. Она была белого цвета с несколькими палевыми пятнами на спине и на крыльях. Ее маленькую головку украшал небольшой хохолок. Она недолго пробыла одинокой, ибо я вскоре купил ей в напарники и голубя, выпросив деньги у отца. Тоже не особо породного и не чисто белого. Но начало было положено.

По несколько раз в день я забирался на чердак и раскрыв дверь в голубятню любовался своими подопечными, кормил хлебом и зерном, наливал воды. Иногда брал их в руки и чувствовал тепло тела птиц в своих ладонях. Через неделю пребывания, когда мне показалось, что они привыкли друг к другу и голубка стала отвечать на ухаживания самца, решился открыть лоток. Спустившись вниз стал наблюдать как они поведут себя оказавшись на воле. К моему счастью, пара действительно привыкла к своему новому месту обитания и прогулявшись по крышке возле выхода сначала голубь, а затем и голубка выпорхнули наружу и уселись на коньке крыши. Как ни хотелось мне увидеть их полет, я не стал их больше тревожить. Толик, стоявший рядом и разделявший мои чувства сказал:

– Все, больше не улетят, – и увидев как голубь распушив хвост и перья с воркованием вертится возле подруги, добавил. – Если пара образовалась, они друг друга не покинут.

Действительно, совершив вояж по крыше, голуби сами через свой вход вернулись в голубятню и я перестал за них опасаться. Теперь нужно было думать о гнезде и я приспособил в голубятне им что-то вроде полочки, поставил туда небольшой ящичек, принеся и сложив внизу разную мелочь – ветошь, веточки, кусочки ваты.

Они теперь регулярно выходили наружу и даже перелетали с крыши сарая на дом или прогуливались по двору. Я не пытался устраивать им полеты, ибо понимал, что два голубя это не стая, и того впечатления, которое производит полет группы голубей не будет. На том и смирился, решив, что пополнение семьи само решит эту проблему. Простое присутствие голубей и забота о них меня вполне пока устраивали.

Через некоторое время я заметил, что голуби стали собирать на земле и носить к себе строительный материал для гнезда, а то, что я раскладывал, тоже исчезло. Заглянув в ящик я увидел, что постройка гнезда идет полным ходом. Моей радости, казалось, не было конца и я поделился этим не только с Толиком и другими друзьями, но и с родителями. Они почему-то не разделили мое воодушевление, а вот Толя посоветовал теперь их меньше тревожить.

Вскоре голубка действительно, снесла три небольших яйца и уселась их насиживать. Ее время от времени сменял самец. Я старался меньше их беспокоить, и лишь оставив корм и воду, спускался снова на землю. Все в доме уже знали, что в голубятне скоро будет пополнение.

На крышу они теперь выходили по одному. Голубь или голубка, освободившись от насиживания, прогуливались по коньку, иногда перепархивали на новое место. Я брал их и относил в другой конец улицы, там выпускал в полет, чтобы не застаивались. Они неизменно возвращались, откуда бы их не заносил, быстро поднимались в небо, сразу выбирали направление и летели домой. Правда, далеко за город их не вывозил.

Из книг я знал, что насиживание у голубей длится почти как у кур, которые тоже жили внизу в курятнике, – чуть меньше трех недель, и с нетерпением ждал дня появления птенцов.

Однако меня ждало разочарование. Прошли все сроки, но птенцы не вывелись. Голуби тоже прекратили насиживание и я забрал яйца из гнезда. Что с ними случилось, я не мог понять. Из опыта общения с домашними птицами знал, что такое иногда бывает: не из всех яиц вылупляются цыплята. Но чтобы вся кладка сразу оказалась «болтунами»? Такое мне было трудно представить.

Мать, наблюдавшая за мной и тоже посочувствовавшая моему горю, никакого совета не дала и я решил ждать следующего гнездового периода. Тем более Толик посоветовал не расстраиваться. У него тоже были случаи, когда не вылуплялись птенцы.

Вторую кладку ждать долго не пришлось. И когда я увидел в гнезде новую тройку отложенных яиц, у меня появилась надежда, что в этот раз все получится.

Ожидание в этот раз длилось долго. Уж очень мне хотелось поскорее увидеть птенцов. Забираясь в голубятню смотрел на гнездо, где сидела одна из птиц, брал ее в руки и осматривал яйца. Но все было как обычно. Голуби клевали корм, пили, по очереди садились на гнездо или выходили наружу и даже иногда «по моей просьбе» летали.

С тревогой я ждал очередного окончания времени насиживания, и когда этот день пришел, в гнезде по-прежнему без признаков появления новой жизни лежали три маленьких белых яйца, я понял, что все повторилось.

Толик посоветовал сменить самца. Удрученный неудачей в размножении голубей, я даже перестал некоторое время следить и ухаживать за голубями. Они чаще стали кормится внизу во дворе с курами, дольше отлучались из дома и однажды голубка домой не вернулась.

Я поспрашивал знакомых голубеводов, в том числе Толю, так как знал, что эти птицы иногда улетают на старые голубятни или прибиваются к чужим стаям, но положительного ответа не получил. Покупать новую птицу не стал. Голубь же прожил у меня до первых холодов. Несмотря на одиночество, он упорно держался своего дома и никуда не улетал. Выходил на крышу, иногда спускался на землю и питался собирая что-нибудь съестное на земле. Я даже часто забывал его покормить. Все мои знакомые смотрели с сожалением на одинокую птицу, сидевшую на крыше или гуляющую по двору. В их и моих глазах он казался скомпрометированным. Когда же выпал снег, мне стало жалко голубя и я его отдал Толе. Так и закончилась моя голубиная эпопея.

И только через много лет, когда уже стал взрослым, раскрылась истинная подоплека моей голубиной неудачи. Мать, к тому времени уже жившая одна после смерти отца, в разговоре со мной обмолвилась, что очень испугалась тогда моего увлечения голубями.

– Насмотрелась я на этих голубятников в молодости, – с улыбкой предалась она воспоминаниям. – Только шестом махать и свистеть умели. Ни из одного ничего путного в жизни потом не вышло. Я очень беспокоилась за тебя, поэтому сразу придумала что делать. Когда тебя не было дома, я забрала голубиные яйца из гнезда и опустила в кипяток. Не сварила, но зародышей убила. Потом вернула в гнездо. И так два раза.

Хотя и прошло столько времени, я впал в ступор. Затем, представив, как она забирается по лестнице в голубятню и выполняет всю эту процедуру, от души рассмеялся. Никогда бы не представил себе этого птичьего аборта в ее исполнении. Вот уж действительно, нет ничего тайного, что не стало бы явным.

Она тоже улыбнулась.

– А что ты хотел? Я же твоя мать и всегда желала для тебя только хорошего.

Самое же необычное во всем этом то, что остатки той голубятни сохранились до сих пор. Под коньком сарая до сих пор виден проход, закрывавшийся когда-то дверцей и прорезанное во фронтоне окно, напоминая мне о моем детстве и голубином увлечении.

А Толик, мой друг и бывший ярый голубятник, после школы закончил военное училище, стал офицером-десантником, служил во многих горячих точках, получил боевые награды. Вот и думай после этого, права ли была моя мама?

2024 г.

Константин Попов