Я ем арбуз.
Не торопясь.
Степенно.
Из той еды
события
не делая…
А было так.
Мы жили на стипендию,
которой нам хватало
на неделю.
Тогда мы
воробьиными ночами
зубрили
интегралы и ряды,
увешивали маечки
значками.
готовые —
по зову! —
стать в ряды.
От молодости,
от недосыпания
худые,
знали мы:
нас дело ждет!
Ведь в общежитии у нас
Испания,
еще не побежденная,
живет.
Еще она
надеется на чудо,
еще она
вполглаза
тут ночует,
планшет с Мадридом
спрятав
в головах.
А мы —
мы тоже
даже кожей
чуем,
что скоро нам
в свои вступать
права.
Мы чуем,
чуем:
где-то рядом,
близко,
хоть все еще приметы
не видны.
А старшекурсники
зимой
падут
на финской —
жестокой
репетиции войны.
До той зимы,
до той войны
еще полгода.
А в Харькове —
арбузная погода.
Стоит не осень,
а деньки
почти что летние,
и по утрам
мы ходим
не на лекции.
Всей комнатой —
хохлы,
испанцы,
русские —
с утра пораньше
мы уходим в грузчики.
Поденщиков
веселая бригада,
мы кажемся себе
интербригадой.
И, ставши
от вагона к складу
цепью,
мы
словно бы огонь
ведем
по целям.
Зарядами,
снарядами
и минами
нам кажутся
арбузы эти мирные.
Они плывут,
как ведра
на пожаре,
они плывут
планетами,
пожалуй,
а мы,
такие ловкие,
горластые,
швыряем
полосатые
галактики.
Мы сами
рассчитали
их орбиты.
А поздним вечером —
конец работы.
И мы спешим
не к девочкам
на танцы,
а в «Пиво-воды»
возле самой станции.
И спрыскиваем
денежки арбузные
из кружек запотевших
в мелких бусинках.
Пьем медленно,
как грузчики
всамделишные,
ведь мы теперь —
до завтра! —
очень денежные…
На танцплощадке
саксофон беснуется,
а нас
подкараулила
бессонница,
и в комнате
(двенадцать узких коек)
храп
этой ночью
тишину
не колет.
Усталости
не в силах покориться,
мы дремлем
чуткой дремой
полководцев,
хоть нам еще
до подвигов великих
таскать-таскать
арбузные вериги.
О если бы мы нас,
тогдашних,
поняли…
Арбузами плывут
планеты
по небу…
Ах, довоенный тот арбуз,
зеленая планета.
А я
ответить не берусь,
когда я
стал поэтом.
Г. Куренёв.
Извините, комментарии закрыты.