РАЗГОВОР НА ПАРОХОДЕ

РАЗГОВОР НА ПАРОХОДЕ

На волжском пароходе все каюты были заняты. Даже в общей мужской свободным было только одно место. Пассажиры в ней были самые разнообразные. На одной из пристаней вошел человек лет сорока с окладистой бородой в простонародной одежде. Заняв оставшееся свободным место, он три раза истово перекрестился, когда тронулся пароход.

— Вы, должно быть, старовер, — заметил один из пассажиров, как видно, сельский торговец.

— А почему вы меня узнали? — спросил новоприбывший.

— Да потому, что вы перекрестились очень правильно. Теперь это выходит из моды. Теперь принято считать, что чем хуже кто крестится, тем лучше. К сожалению, наше «православное» духовенство не только не борется с этим, но и поощряет.

Сидевший за столом священник сказал:

— Напрасно вы нападаете на духовенство за такие мелочи. Ведь крестное знамение не догмат, а обряд, лишь бы на душе было чисто, лишь бы имел православную веру, да творил добрые дела — и спасешься. Ну что, например, приобретают раскольники, ратуя за всякую мелочь. У них требуется не только истово креститься, но и вместе кланяться, если молятся в моленной, и непременно в подручник, да по лестовке, и являться за службу всем в одинаковой одежде. А служба сколько у них тянется? Часов пять-шесть. А сколько они ратуют за бороду, против брадобрития, просто диву даешься. Как будто в этом вся сущность христианства.

— Позвольте мне, батюшка, сделать возражение на сказанное вами, — сказал новоприбывший.

— Пожалуйста, – ответил священник.

— Прежде всего, отрекомендуюсь. Я старообрядческий начетчик, еду с беседы с миссионерами.

— Тем интереснее вас послушать, — отозвались пассажиры. — А то без разговора скучно ехать.

— Вы, батюшка, сказали, что истовое правильное изображение крестного знамения неважно, лишь бы душа была чиста. Но разве от правильного изображения крестного знамения душа сквернится, а от неправильного очищается? Скорее напротив. Кто внимателен к своей душе и христианской религии, тот и крестным знамением и всякой мелочью, относящейся к его вере, будет дорожить. А крестное знамение притом далеко еще не мелочь. На кресте пострадал Христос, крестом мы спасены, им мы отгоняем врагов невидимых. Это не мое учение, а святых отец. Как же можно совершать его небрежно? «Проклят творя и дело Божие с небрежением», – сказано еще в Ветхом завете (Иерем., гл. 48. стих. 10). А разве крестное знамение не Божье дело? В Прологе есть слово святого Златоуста, в котором о крестном знамении написано, что если кто неистово его изображает, махая рукою «семо и овамо», то «такому маханию бесы радуются». А если кто правильно крестится, то ангелы веселятся. Кому же, по-вашему, мы должны доставлять радость: ангелам или бесам? Что же касается вашего шаблонного аргумента, что лишь бы душа была чиста, остальное неважно, то на это и возражать не хотелось бы. Расскажу вам одно событие. В церковь забрались два вора. Разломали денежную кружку, ящик, содрали с икон ризы, взяли священные сосуды, словом — сделали полный разгром. Забрали награбленное и хотели уже уходить. Но один из них заметил, что на запрестольном кресте очень дорогая риза. Недолго думая, он стал ногами на престол и начал сдирать ее. Товарищ ему заметил: зачем ты стал грязными сапогами на святой престол?

А он ему в ответ: ничего! Это неважно. Лишь бы душа была чиста!

Значит, небрежное отношение к святыне может вполне соединяться с чернотою души, с самыми злыми преступлениями и что люди действительно с грязной душой нередко считают себя весьма чистыми.

Пассажиры засмеялись.

А начетчик продолжал:

— Мелочи! Укоряют старообрядцев, что они мелочам придают значение и что будто бы в этом и сущность старообрядчества. На это скажу, старообрядцы догматам христианства и нравственности придают значение не меньшее, если не большее, как и другие христианские исповедания. Это во-первых. А во-вторых, те, кто смеются над старообрядцами, что они и к мелочам религии относятся внимательно, сами страдают, можно сказать, мелочностью во всем. Что может быть мелочнее того, где поставить «е», а где «о», где «и», а где «i». Но сколько из-за этого проваливаются на экзаменах? Сколько погибло и гибнет людей за бессознательное даже пренебрежение этой мелочью? Попробуйте написать «гниение» вместо «имение», и вообще ставить «е», «о», «и» и «i» не там, где принято, и вас ни в какое учебное заведение не примут, хотя бы у вас было семь пядей во лбу, хотя бы вы знали всю философию и богословие, все науки и практику. Сколько ни доказывайте, как ни убеждайте, что это неважно, лишь бы на душе да в голове было много, вас торжественно провалят на экзамене.

Да и в других сферах человеческой деятельности везде и всеми обращается большое, а то и исключительное внимание на мелочи. Сколько внимания уделяется мелочности в одежде, в отделке зданий, квартир, мебели, картин и проч. Кажется, люди помешались на мелочах.

— Но позвольте, — сказал один из пассажиров, по-видимому, инженер. Вы смеетесь над тем, чего не понимаете. Чем отличается художественное произведение от обыкновенного — ремесленного? Тем именно, что оно обладает полнейшим совершенством, что в нем нет ни малейшего недостатка даже в самых мелочах. Это одинаково относится и к живописи, и к поэзии, и к одежде, и ко всей вообще человеческой культуре. Везде требуется совершенство, изящество, которое бы удовлетворяло, а не возмущало эстетическое чувство — чувство прекрасного.

— Я вполне присоединяюсь к сказанному вами, — ответил начетчик. И только дополню вашу речь. Если во всем требуется совершенство, изящество, то почему же богослужение, крестное знамение, поклоны и другие обычаи и обряды христианской религии не требуют совершенства и изящества? Если ваше эстетическое чувство возмущает картина или статуя, сделанная небрежно, то позволительно и мне возмущаться, когда богослужение или крестное знамение или другое подобное совершается небрежно. Только невежество или зависть может смеяться над художественным произведением за то, что в нем выполнены изящно все мелочи. Так и в религиозных предметах только невежество или зложелательство и фанатизм могут смеяться над художественным исполнением религиозных действий и обрядов.

В самом деле, просто горе берет, когда знаешь, что в танцах, музыке и тому подобном требуют совершеннейшего, изящного, художественного исполнения, и малейшее несовершенство или небрежность карается насмешками, а в религиозных делах и действиях, напротив, благоговейное исполнение подвергается насмешкам, по пословице: чем хуже, тем лучше. Такие отношения к человеческим действиям, признаюсь, я отказываюсь понять.

— Положим, что сказанное вами правильно, что креститься и все церковные обряды надо исполнять истово и благоговейно.

— За это старообрядцы заслуживают уважения и похвалы, – сказал один из пассажиров. Но вот что мне не нравится у старообрядцев. У них за богослужением я бывал, и меня поразило то, чгто все кланяются в одно время и кладут одинаковое количество поклонов, где один, где три, где еще сколько. И не смей положить ни больше, ни меньше. Для чего связывать усердие человека? Если у меня есть усердие положить десять земных поклонов, то почему я не могу этого сделать во время богослужения?

Начетчик ответил:

— Надо отличать домашнюю молитву от церковной, личную от общественной. Что такое домашняя или личная молитва? Это такая молитва, когда человек молится один, как ему хочется, какое у него есть усердие. Ему тут никто не может мешать: изливай свою душу перед Богом, как хочешь. Для домашней молитвы нет подробного устава.

Что же касается церковной или общественной молитвы, то тут дело обстоит иначе. Чтобы яснее показать вам ее отличие от домашней молитвы, я представлю вам такое сравнение. Личная молитва — это то же, что личный труд. А общественную молитву можно сравнить с общественной работой. Предположим, что какая-нибудь артель подрядилась выполнить известную работу, которую можно сделать общими усилиями всей артелн. Что же? Если каждый начнет работать только для себя, то артель работы не сделает, да и совсем, пожалуй, разрушится.

Так и в богослужении. Если мы собрались все вместе молиться, служить, например, литургию, то как же можно молиться врозь? Для чего же тогда собираться в церковь? Для чего тогда служить литургию, которая и по словопроизводству с греческого языка означает «общественное богослужение»? Собрались служить общественную (общую) службу, а каждый будет молиться врозь. Поп свое, дьякон свое, певцы свое, а прихожане тоже каждый свое, что это такое? Это не богослужение, а хаос. Признаюсь, меня более всего и отталкивает от богослужения господствующей церкви эти непорядки. Придешь в церковь и не можешь понять, какая служба идет. Один без передышки земные поклоны кладет, другой на коленях стоит, третий поясные поклоны кладет, четвертый оперся на зонтик и во все время богослужения не положит ни одного поклона, пятый… Да и не разберешь, кто и что делает. А священник с причтом свое возглашают. Но на них никто не обращает внимания, как на лиц посторонних. Можно ли назвать это православным богослужением?

Возвращусь опять к раньше указанному примеру. Если артель сделает сообща какую-либо работу и получит за это плату для равномерного раздела между своими членами, то, понятно, получит одинаковую сумму, кто хорошо и кто плохо работал.

Так и в церковно-общественной молитве каждый получает от Бога просимое, хотя бы он в одиночку и не был достоин этого. Поэтому-то общественная молитва и считается выше одиночной — личной. Поэтому н Христос сказал, что где два или три собраны о имени Моем, там Я посреде их.

— Скажите, пожалуйста, для чего у вас употребляются лестовки при богослужении? — спросил один из пассажиров.

— Для удобства счета молитв, — ответил начетчик.

— А не лучше ли молиться без счета: сколько есть усердия, — заметил тот же пассажир.

— Лестовка предназначена главным образом для домашней молитвы. — сказал начетчик. Молиться сколько есть усердия, конечно, лучше. А «непрестанно молиться» еще лучше. Но в том-то и суть, что молитва есть такое религиозно-нравственное дело, такое возвышенное состояние духа, что требуется некоторое усилие заставлять себя делать это, как и всякое другое доброе дело. Я замечал по себе. Когда молишься без лестовки, то кажется иногда, что молишься уже довольно долго. А взглянешь, оказывается всего минут пять или десять. Конечно, если молишься по Псалтырю или читаешь другое что подобное, например, полунощницу, то тут не может быть, так сказать, самообмана: тут в силу необходимости молишься столько, сколько кто себе назначил. Но ведь надо молиться и более краткими молитвами, например, молитвой Исусовой: «Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», или за кого-либо: «Спаси, Господи, и помилуй раба Своего (такого-то)». Тут необходим счет, необходима лестовка.

Достойно замечания, что лестовка появилась именно в монастырях, где главное занятие — молитва. Она ведет начало с древних времен. И, откровенно говоря, что счет молитв по лестовке не является отличительной принадлежностью старообрядчества. Ведь и в монастырях господствующей церкви и на Востоке, в Греции, имеются лестовки, но только называются четками и имеют несколько иную форму, чем наши лестовки.

У старообрядцев лестовки принято употреблять при молитвах не только в монастырях, но и в миру. Вот и все, чем они отличаются в этом случае от последователей господствующей церкви.

И как горько, как обидно слышать от новообрядцев иногда насмешки над тем, что принято и в их церкви, например, над лестовками, которые и у них есть под именем четок.

В «Церковно-славянском словаре» Г. Дьяченко читаем: «Лестовка – то же, что вервица. Вервица же — это небольшая лента или шнур с нанизанными в равном один от другого расстоянии шариками, называемыми бабочками. Шариков на вервице сто три. Концы вервицы связываются между собою и к ним привязываются четыре лопасти: эти последние знаменуют собою четырех евангелистов, а обшивка их — евангельское учение. Вервица называется также четками от слова “считать”, так как по четкам монашествующие считают число совершаемых ими поклонов и молитв, а в просторечии (у старообрядцев — исключительно) лестовкою, от ее формы, похожей на лестницу.

Иногда вервица называлась коронкою (Мал[ый] Требн[ик] Почаевск[ой] Лавр[ы], 1792 г., стр. 210). Вервица дается инокам для совершения ими молитвенного правила, коим предписывается совершать известное число поклонов и молитв, дабы инок приобрел навык всегда пребывать в молитве. Вервица своими шариками, составляющими как бы ступени бесконечной лестницы, символически указывает иноку на то, чтобы он, постоянно пребывая в подвиге молитвы, совершенствовался все более, как бы восходя по ступеням лестницы. Вервица дается по посвящении и архиерею, в знак того, что он при всех заботах о пастве будет непрестанно молиться Богу*.

К этому я могу добавить только то, что у нас на лестовке не шарики нанизываются, а нашиваются на узкую ленту особые бумажные тонкие палочки, обшитые кожею или другим материалом, и что у нас она не дается архиерею по посвящении, а имеет ее каждый христианин, в том числе и архиерей.

— А для чего у вас употребляются подручники? – спросил один из пассажиров.

— А что такое подручники? — спросил другой.

— Подручники, — сказал начетчик, — это стеганые четырехугольные квадратные тонкие подушечки, употребляемые при совершении земных поклонов. Об них я нигде ничего не находил писаного, но они употребляются у нас, так сказать, для соблюдения чистоты, то есть для того, чтобы руками не касаться пола, когда кланяешься в землю. Ведь пол всегда бывает грязный, хотя бы он и казался чистым.

— Это очень разумно и гигиенично, — заметил какой-то пассажир, довольно интеллигентный.

— А когда нет подручника, тогда что же, и в землю кланяться нельзя? — спросил кто-то.

— Когда подручника нет, — ответил начетчик, — мы кладем или платочек, или бумажку или другое что подходящее, что окажется под руками.

— Старообрядцы до того мелочны, — сказал священник, — что даже обращают внимание на одежду, в какой должны являться за богослужение. У них мужчины являются в длинных поддевках, а женщины не допускаются в шляпках, а непременно в платках.

— А что в этом худого? — спросил начетчик. — У нас действительно почти повсеместно, начиная с Москвы, на богослужение являются в одинаково длинной одежде и богатые и бедные. Кроме хорошего в таком обычае ничего нельзя найти. Во-первых, такая одежда в некоторой степени пресекает тщеславие богатых пред бедными, потому что она скрывает все: не видно ни золотых цепочек, ни щегольских костюмов, ни глаженых манишек и ничего подобного. А во-вторых, и приличнее в церкви всем быть в одинаковой одежде. Ведь если на балы, на пиры, при представлении высоким особам требуют надевать такую-то одежду, иначе вас не допустят, то почему же в церковь нельзя являться в одинаковой формы одежде?

Что же касается дамских шляпок, то в них даже в театры не допускают, требуя, чтобы дамы при входе в театр снимали шляпки, что и исполняется всеми. Неужели же церковь хуже театра?

— Мне этот старообрядческий обычай очень нравится, — сказал пассажир, по-видимому, коммивояжер. Я католик. Духовенство у нас пользуется большим авторитетом и влиянием на народ, чем в других исповеданиях. И все-таки оно не может добиться того, чтобы прихожане являлись за богослужение в одинаковой одежде. Старообрядцам честь и хвала за то, что они стараются, чтобы и одеждой достигалась нравственная цель.

— Ну, а что вы так за бороду стоите, — сказал бритый пассажир. Даже соборные постановления делаете, чтобы не брили бород. Ведь это же глупость. Брить бороду или не брить, дело безразличное для религии и для нравственности и вообще для жизни.

— Если это дело безразличное, — возразил начетчик, — то почему же вы, брадобрийцы, мучили и убивали нежелающих брить бороды? И почему к этому относились небезразлично такие государственные и умные люди, как Петр Великий? Зачем это он принуждал русских брить бороды и нежелавших этого делать подвергал тяжелым штрафам, ссылал на каторгу и подвергал всякого рода жестоким наказаниям? Право, горько читать, как надругались брадобрийцы над нежелавшими бриться. За небритье бороды на дворян делали налог по двести пятидесяти рублей, что на теперешние деньги составляет около двух тысяч рублей в год. А с крестьян, не бривших бород, при въезде в город и при выезде из него брали по три копейки, то есть по-теперешнему около двадцати пяти копеек. Об этом говорится, например, в книге «Раскольничьи дела XVIII ст[олетия]» Есипова. Бывало, едет крестьянин в город, а у городской заставы его останавливают: стой! «Что такое?» — удивляется русский мужик. «А борода, — отвечают. – Пожалуйте за нее три копейки штрафа».

Если же у кого не было чем уплатить штраф, то его насильно брили и затем отдавали на поруки какому-нибудь фанатичному брадобрийцу, чтобы он следил за ним, бреется ли он или нет.

Зачем вы, брадобрийцы, все это делали, если бредобритне дело безразличное? Зачем вы мучили людей, зачем над ними издевались? Зачем вы убивали нежелавших брить бороды? Так были вами, брадобрийцами, замучены и убиты святые мученики Иоанн, Антоний и Евстафий, пострадавшие в Литве при короле Одьгерде.

Я сколько ни читал книг, ни в одной из них не видал, чтобы мы, небреющиеся, замучили хоть одного брадобрийцу именно за бритье.

А с другой стороны, посмотрите, кто не брил бороды? Все апостолы, все пророки, все святые и Сам Господь наш Исус Христос. Ни на одной иконе вы не увидите ни одного святого бритого.

Значит, на стороне не бреющих бород все святые во главе ео Христом, а на стороне брадобрнйпев мучители, губквшие и убивавшие людей, не желавших бриться.

На чьей стороне лучше быть — судите семи.

Один из пассажиров язвительно заметил: «Но ведь на иконах не только святые, но и сатана пишется с бородой, да с какой большой». В каюте смех.

— Значит, и сатана приличие соблюдает, не уничтожает своей бороды, — сказал начетчик. — Значит, брадобрийцы хуже самого сатаны, не соблюдая и того приличия, какое он соблюдает

Пассажиры дружно засмеялись.

— Ловко! Здорово! — слышались одобрительны» голоса.

— Вот что, господа, — начал один из пассажиров, по-видимому врач. Надо на всякое дело смотреть посерьезнее. Взглянем на брадобритие с точки зрения полезности для здоровья. Оно не только не приносит положительно никакой пользы для здоровья тела, ио и подвергает его большой опасности. Бреющийся подвержен постоянному риску смертельно заразиться. Я знаю десятки фактов, что при брадобритин случалось заражение крови, от брадобрития получается нередко такая ужасная и смертельная болезнь, как рак. Я знаю многих артистов, которые обязаны бриться в силу своей профессии, что от заражения крови, полученного при бритье бороды, они умирали. А иные если не умирали, то им приходилось делать операцию, зашивать, приставлять куски тела из одного места на другое, и они все-таки на всю жизнь оставались калеками и несчастными.

Недавно была увеличена в 300 раз фотография выбритой Щеки.

Картина открылась ужасная!..

По щеке словно прошел Мамай…

Все раны, кровавые полосы, борозды, рубцы…

А вторично побритая щека представляет собою один сплошной ужас.

— Но бритый человек выглядит красивее небритого, — заметил бритый пассажир.

— Красота — понятие относительное. Что в одной стране считается красивым, то в другой — безобразным. Например, у некоторых диких народов для красоты носят кольца в носу, привешивают к губам и к ушам разные кости и деревянные обрубки, красят зубы, ногти и все тело, в Китае девочкам забинтовывают ноги, чтобы они не росли; и когда она станет женщиной, не в состоянии почти вовсе ходить на своих ногах. Все это нам кажется безобразием, а им — красотой.

Но если беспристрастно судить, то приходится сказать, что то красиво, что и как природа устроила, чем Бог наградил каждого человека.

Наблюдая природу, мы видим, что мужской пол украшен более женского. Возьмем, например, павлина и паву, петуха и курицу, льва и львицу и т. п. Из них мужской пол украшен несравненно более женского. Или возьмем соловья и соловку, канарея и канарейку и проч., здесь мужской пол если не отличается от женского оперением, за то отличается необычайно красивым пением, которого женский пол совершенно лишен.

Человек не составляет в этом случае исключения. И здесь мужской пол отличается от женского, между прочим, и бородой, которая составляет своего рода украшение, самое естественное и потому самое лучшее.

Женщина с усами и бородой представляет ненормальное уродливое явление и в нормальном мужчине вызывает только отвращение. Подобное же чувство должна питать и нормальная женщина к безбородому и вообще женственному мужчине.

У детей и находящихся в детском состоянии народов, каковы дикари, борода отсутствует, а у культурных народов составляет нормальный признак мужчины. Чем это объяснить? По-моему, тем, что умственное развитие влияет на наружность человека. Чем более человек умственно развит, чем богаче его духовное содержание, тем он, так сказать, индивидуальнее, тем большими телесными наружными признаками он от всех отличается. А так как у дикарей духовное содержание скудно, то они почти все похожи друг на друга.

Таким образом, ношение бороды имеет за себя не только эстетическое, но и этическое основание. Ее следует носить не только потому, что она составляет принадлежность и красоту мужчины, но и потому, что это, можно сказать, нравственно, а брадобритие безобразно и безнравственно, прямо таки противоестественно. Разве не противоестественное дело — стремление мужчины уподобляться женщине уничтожением отличительного от нее признака?

Это стремление так безнравственно, так греховно, что невольно напоминает стремление к тому греху, за который провалились известные города во времена Авраама и Лота.

И история подтверждает, что с падением нравственности усиливалось и брадобритие в данной среде, и наоборот.

Впрочем, считаю необходимым сделать оговорку. Я не считаю всех теперешних брадобрийц безнравственными. Нет, я полагаю, что большинство из них, если не все, бреются просто из увлечения модой, из обезьяньего подражания другим. Но это оправдание говорит все-таки не в пользу брадобрийц. Обезьянье безрассудное подражание другим — признак легкомыслия, скудоумия и слабохарактерности.

И скажу откровенно, когда я вижу бритого, то думаю, что это человек или безнравственный, или легкомысленный.

Пароход громко засвистал, привалил к пристани, и почти все пассажиры вышли на палубу.

И. Усов (Иннокентий).