ЧЕРНОЕ СЛОВО
В одном из сел северо-восточных губерний был священником о. Григорий. Он получил хорошее образование и был довольно начитан как духовных, так и светских книг. Поставлен он был в священники очень молодым, когда ему не исполнилось еще и двадцати пяти лет. В приход поступил он с самыми благими намерениями: исправить все пороки и недостатки как всего прихода, так и отдельных прихожан.
В этом приходе, как почти везде в России, в числе разных пороков было развито пьянство, сквернословие и привычка ругаться черным словом. О. Григорий прежде всего принялся за искоренение главного зла – пьянства. Под влиянием его горячих проповедей в церкви и частных разговоров с прихожанами многие перестали пить спиртные напитки совершенно, а те, которые и продолжали пить, все-таки стали сознавать, что пьянство есть величайший грех и несчастие. Вообще, это зло стало заметно ослабевать в приходе о. Григория. Также начал ослабевать в этом приходе и другой распространенный порок – сквернословие, против которого о. Григорий боролся с неменьшей энергией, как и против пьянства.
Но против третьего порока – ругаться черным словом, о. Григорий почти совсем не вооружался, считая его неважным. «Пусть лучше ругаются черным словом, чем матерным», – рассуждал он. И потому этот порок при о. Григории не только не ослабел, но как будто усилился. «Черт возьми!» «Чтоб тебя бесы подхватили!» И другие в этом роде злые выражения были обычными и на улицах, и в домах.
Мало этого. Сам о. Григорий незаметно для себя усвоил эту дурную привычку. Хотя он и сознавал, что это нехорошо, но никак не мог бросить ее, потому что считал это неважным. А от этого зло сие, понятно, только усиливалось.
И вот Господь, пекущийся о спасении человеческих, а особенно христианских душ, вразумил о. Григория совершенно необычайным образом. Однажды священник этот служил всенощную. Народа за богослужением было множество. Во время чтения кафизм о. Григорий, по обычаю, приготовил евангельские чтения ко всенощной и к литургии, наметив закладками зачала. Пропели полиелеос, антифоны и прокимен. Священник открыл Евангелие, но при этом как-то нечаянно выдернул закладку. Стал он быстро перелистывать, искать Евангелие, какое надо читать, и никак не может найти. На клиросе уже пропели «Слава Тебе, Господи», а о. Григорий все не может найти требуемое евангельское чтение. Это его сердило, и он забыл даже сказать возглас «Вонмем!» и перекреститься, продолжая яростно переворачивать листы вперед и назад, так что порвал даже один лист, а требуемого зачала все не находил. Вот тут, кажется, должно бы быть искомое зачало, но оно точно улетучилось. Это окончательно вывело о. Григория из терпения, и он с сердцем сказал вполголоса: «Черт украл зачало, что ли?!»
Едва произнес он это, как все свечи в церкви моментально погасли, послышался подземный гул, и по церкви раздался нечеловеческий хохот. Хо-хо-хо-хо-хо-хо! Хо-хо-хо-хо-хо! Казалось, хохотали все стены и углы церкви адским неистовым хохотом. Народ в ужасе бросился к дверям, давя и толкая друг друга. Священник со страху упал в обморок навзничь, громко ударившись затылком о пол, и лежал ногами к престолу, а головой к амвону.
Не растерялся только псаломщик, здоровенный детина. Заметив падение священника, он вытащил его из алтаря и. когда весь народ разбежался из церкви, принес его домой. Долго отхаживали они с матушкой о. Григория и, наконец, привели его в чувство. После этого он прохворал несколько недель.
По селу и по всем окрестностям ходили самые нелепые толки и предположения относительно необычайного происшествия в церкви. но никто не знал настоящей правды, потому что священник хранил молчание и на все вопросы об этом отвечал уклончиво. Наконец, выздоровев совершенно, о. Григорий велел везде разгласить, что он в следующее воскресенье объяснит собравшемуся народу причину оного страшного события.
В назначенное время народа собралось такое множество, что церковь не могла вместить всех. Священник рассказал, как было дело, ничего не скрывая, признал себя виновным во всем. «За мой грех, – говорил он, – за то, что я выругался черным словом в святом алтаре, перед престолом Божиим в полном облачении, Бог попустил врагу так посмеяться над нами».
– Нет, ответили прихожане, – мы виноваты, потому что мы ругаемся этим нехорошим словом и тебя, батюшка приучили, а не ты нас. Ведь до приезда в наш приход ты не произносил таких слов.
Один из старожилов попросил позволения рассказать по этому поводу происшествие, случившееся несколько лет тому назад. Священник благословил, и он рассказал следующее.
Это было еще во время крепостного права. В нашей деревне жила вдова Анисия. После мужа у нее остался один мальчик лет пяти, но бедствовала она ужасно. Характера была она крутого и имела привычку ругаться черным словом. Хотя сына своего Пело она и очень любила, но когда, бывало, рассердится на него за какую-нибудь детскую шалость, то ругает самыми нехорошими словами, а бить никогда его не била. Мальчик был бойкий и смышленый. Ему исполнилось восемь лет, когда он однажды, играя с товарищами, выбил стекло в окне. Мать, для которой каждая копейка была дорога, разразилась на него бранью и ругательствами. Она так кричала и визжала, что ничего нельзя было разобрать, исключая особенно резких фраз, вроде: «Чтоб тебя бесы взяли от меня!»
Хотя Петя и привык к крику матери, но на этот раз она ему показалась особенно страшной, и он убежал за огород. А там был недалеко лес. Ему захотелось пойти в лес. Дело было к вечеру. Когда он стал подходить к лесу, навстречу вышли два молодца с суровыми лицами, которых он сильно испугался, и хотел было бежать. Но они его схватили за руки и повели с собой в лес. На его сопротивление и плач они ему сказали, что это бесполезно, потому что твоя мать отдала нам тебя, и потому ты теперь наш.
Они его водили всю ночь, не давая возможности уснуть, и он дремал на ходу. Он хотел плакать и кричать, но не мог: у него точно язык связало и голос отняло.
Между тем мать Пети, успокоившись после ругани, удивлялась, что он долго не возвращается домой. Стало уже темнеть, а мальчика все нет. Она пошла спрашивать соседей: не видал лн кто ее сына, но все отвечали, что нет. Анисию охватила тоска по сыну. Возвратилась она домой очень поздно и всю ночь плакала о Пете.
По деревне, конечно, сейчас же разнеслось, что у Анисии сын пропал. Дошло и до барина. Он призвал Анисию, допросил о сыне. Она сказала, что сын делся неизвестно куда. Но барин не поверил, думая, что она его отдала куда-нибудь на сторону, и велел наказать ее розгами. Анисия после этого дня три хворала.
Однажды ночью ей привиделось во сне, что она одет по лесу, а на плечи ей кто-то прыгнул вроде большой косматой обезьяны и стал ее давить, говоря: «Мы и тебя возьмем с собой». Она страшно испугалась и стала кричать и биться. Когда проснулась, у ней все лицо оказалось перекошенным в сторону.
Некоторые говорили, что это Бог ее наказал за утрату сына. Она и сама это сознавала и горячо молилась Богу о возвращении ее Пети.
И вот через несколько дней Петю привезли еле живого. Одежда на нем была вся изодрана, лицо и все тело страшно исцарапано, говорил он с трудом и заикаясь. Увидав свою мать, он испугался, да и было отчего: она с искривленным лицом вовсе не была похожа на его мать.
Привезшие его рассказали, что нашли его возле дороги в таком истерзанном виде. Он так крепко спал, что они едва его разбудили и взяли с собой. Но добиться от него, где он был и что с ним случилось, не могли. С большим трудом они узнали, из какой он деревни, куда его и привезли.
Пролежав несколько дней в постели. Петя наконец выздоровел, но заикой остался на всю жизнь.
Лицо Анисии постепенно тоже исправилось, но один глаз так и остался больше другого.
Выслушав это, священник предложил прихожанам дать обещание пред Богом никогда не ругаться черным словом.
Все с радостью согласились, и с тех пор в приходе о. Григория этот порок потерял свою силу и, наконец, совсем исчез.
Извините, комментарии закрыты.