СКАЗОЧНИК

СКАЗОЧНИК
О Глинище Сереже и Андрюшке поведал дед Игнат. Вообще-то об этом мифическом месте, они, как и все ключиковские мальчишки, конечно, давно знали, но не так завлекательно, как рассказал в тот теплый вечер дед Игнат, сидя на пороге своего полуразвалившегося дома и попыхивая папиросой.

– Э, ребятко, – единственный глаз его, черный с зелеными крапинками, хитро и весело поглядывал на Сережу. – Глинище – это вам не наша Утица. Утица-то что? Разве пруд? Тьфу это, а не пруд! Лужа, простая лужа. Собаки вброд переходят!

Ну, здесь дед Игнат малость приврал, и Сережа с Андрюшкой это знали, но тактично помалкивали. Утица хоть и неглубокий пруд, но на середке даже Саня Кривой не всегда доставал со дна горсть ила.

– И тиной-то всю Утицу забрало, ряской… Нет, братцы, хоть режьте, Утица – это не пруд! И Глинище – не пруд!

Брови деда Игната, похожие на растущую вокруг его дома черную полынь, мечтательно забрались на лоб. Вообще он был какой-то растительный – все в нем напоминало какое-нибудь растение, и казалось, что вместо кожи у него – кора.

– А что такое Глинище? – с почти священным трепетом спросил Сережа.

– Глинище – это море, море-окиян, – радостно закричал дед Игнат и принялся вдруг петь. – «Из-за острова крутого…» По нему даже пароходы ходют!

Недаром деда Игната в деревне за глаза называли Сказочником – он опять присочинил: ходить по Глинищу пароходы, конечно, не могли. А там… кто знает?

– Дед Игнат, а в Глинище рыба водится? – волнуясь, спросил Андрюшка о самом главном.

Дед Игнат замолчал, важно потягивая папироску. Его глаз весело заблестел.

– А то, – наконец, проговорил он. – Вот такая.

Тут он развел руки в стороны и показал… На картинке в книжке «Старик и море» старик привязывал к боку лодки рыбину, так вот рыба деда Игната была чуточку побольше. Зная обычай Сказочника, ребята мысленно разделили рыбу хотя бы на десять и вышло… И вышло – ого-го!

– Дед, а ты там рыбачил?

Андрюшка ловко прихлопнул комара, севшего ему прямо на лоб.

– Врать не буду, – с сожалением протянул Игнат. – Но знающие люди сказывали.

– А где оно, это Глинище? – спросил Сережа вроде бы безразлично, а вместе с тем внутри у него все напряглось.

Было уже совсем темно, мать, конечно, давно ждала братьев и сердилась, что придется разогревать ужин, тратить попусту газ. Дед Игнат молчал, кряжистый и сильный, что ни есть – Лесовик, и в глазу луна сидит.

– Хорошо, ребятки, я расскажу вам, только завтра.

– Ну, дед!

– Цыц! И принесите мне махорки, надоели папирусы. Уговор?

Он уставился на Сережу и, как старшему, протянул ему заскорузлую ладонь.

– Уговор, – вздохнул Сережа и пожал руку деда Игната – точно с дубом поздоровался.

Обгоняя друг друга, мальчишки помчались домой. Мать уже спала, намаявшись за день с беспокойной живностью – коровой, двумя поросятами и целым выводком цыплят.

На столе стояли две тарелки с горками гречневой каши. Сережа и Андрей сильно проголодались, уплетали кашу за обе щеки, и им казалось, что ничего в мире вкуснее не бывает. Вместе с тем они успевали делать ложками в этой каше башни и дворцы и тут же съедали их, как прожорливые великаны.

Утром мать отругала ребят за безделье и заставила стеречь цыплят от коршуна. Хохлатая взволнованная наседка больше, чем коршуна, боялась своих сторожей и, отчаянно кудахча, прятала под крыльями драгоценные желтые шарики.

– Тетя Клава, – сказал Андрей. Сережка захохотал.

Правда, до чего наседка напоминала соседку мальчиков, тетю Клаву. Точно так же, переваливаясь с ноги на ногу, тетя Клава подходила к их забору и говорила:

– Тома! (Тома – это мать Сережи и Андрюшки) А твои сорванцы, представляешь, опять обидели моего Лешку!
И к ногам ее жался соломенноволосый веснушчатый цыпленок…

Дед Игнат дождался махорки только к вечеру.

Василий Гавриленко