НА БОЧАГАХ

НА БОЧАГАХ

Рассказ

С утра было знойно. Отец сказал, что на дворе сухорос, быть грозе. Прошло пол лета, а дождя не было. Листья кленов и тополей сникли, трава на взгорках пожелтела, а в воздухе даже ночью ощущалась мельчайшая пыль.

Жара была невыносимой, и наша компания из трех мальчишек пршла купаться. Купались мы на «Бочагах». Это — вертлявая речушка за городом, заросшая старыми ветлами, с бочажками, где подмытый берег уступал небыстрой, чуть мутной, прохладной воде. На нашем бочажке было довольно глубоко, хотя уровень воды потаился в связи с засухой, а жгучее солнце проникало лишь сквозь листву деревьев, ослепляя мириадой зайчиков на поверхности воды.

Мы долго купались и не сразу заметили огромную, в пол неба, иссиня черную тучу, наплывающую на солнце. Стало погромыхивать, поднялся ветер. По лугу со стожками сена, по лесу, безбрежно синеющему дальше, за дорогой, идущей в город, ползла темень. На речке уже никого не было. Лишь по дороге, еще облитой солнцем, в облаке пыли двигалась какая-то воинская часть с пушками на конной тяге. Мы подбежали к одному из стожков, ближнему к дороге. Снизу, по всему периметру стожок был обдерган, и мы удобно уселись под защиту нависающей над нами сенной крыши.

С дороги послышалась невнятная команда, и к нам, и к другим стожкам устремились красноармейцы. Их лица, одежда, сапоги были в белой пыли. Судя по их оживленным разговорам, они были рады возможности присесть, отдохнуть от изнуряющего зноя и еще более рады надвигающейся грозе. Стало совсем темно. Огромная, рассекшая мрак молния ослепила нас, и так грохнуло, что мы буквально вжались в стожок. Где-то рядом зашумел дождь. И вот уже крупные, нехолодные капли замолотили по нашим ногам. Темнота безостановочно взрывалась бесчисленными вспышками, а следующие за ними удары грома оглушили нас. Стало страшно.

Дождь хлынул вдруг сплошным потоком, ничего уже не спасало от падающей воды. Красноармейцы же покинув стожки, отплясывали гопака, прыгали и хохотали. И в этом пугающем состязании ослепительных вспы­шек и грохота странно было видеть смеющихся, орущих, пляшущих парней с винтовками за плечами. Все было в воде, но никто не продрог, и мы невольно поддались общему настрою, и кто как умел, сначала робко, затем смелее и смелее запрыгали в сумасшедшей, бесшабашной пляске. Гроза уже не страшила нас, было весело и легко.

Туча понемногу стала отходить и отошла. Мрак высвободил солнце, и оно неожиданно ярко и радостно выплеснуло тепло и свет на луг, на лес, на дорогу с пушками и охраняющими их красноармейцами и на нас, освеженных благодатным ливнем. Кругом была вода, и она неслась широкими, мутными потоками к речке. И все: и стожки сена, и вода, и пушки, и винтовки, и люди в мокрой одежде… все истово блестело и играло на солнце, чистое и ублаготворенное.

Потом выжимались, сушились. От гимнастерок, разостланных на быстро сохнущей траве, шел пар, а красноармейцы группировались около тех, кто сумел сохранить от воды в жестяных коробочках махру и спички и густо дымили самокрутками.

С дороги горнист позвал к кухням, дымившим в нескольких местах.

— Айда с нами, — позвали нас красноармейцы.

И вот мы за обе щеки уплетаем суп и гречневую кашу из круглых котелков с крупными кусками ржаного хлеба.

Посадили нас парни на лошадей к нашему величайшему удовольствию, и вот мы въезжаем в город, умытый и свежий. Впереди и сзади нас стройно идут наши друзья — красноармейцы. Они подтянуты, спокойно сосредоточенны, а в глазах, светлых, карих, серых, черных… радость и веселая, добродушная улыбка. По обе стороны дороги — люди. Они улыбаются…

Над нами синее, безоблачное, мирное небо.

Г. Писаревский.

Извините, комментарии закрыты.