БАБА-ЖАБА

БАБА-ЖАБА

Елена Маслова родилась на Рождество нового века.

Цветущая, краснощёкая девчонка была поздним и единственным ребёнком в семье крепкого крестьянина.

На семью Масловых работали по найму до десяти работников. К Николаю Маслову шли охотно. Он был рачительным хозяином, умным земледельцем и, самое главное, — не жадным. В хозяйстве Масловых, кроме лошадей и коров, была еще мельница — гордость хозяина и источник богатства.

У Масловых долгое время не было детей. Николай отвозил жену к врачам и шептухам, но только после того, как они съездили в Сергиев Посад и попросили помощи в обители Сергия Радонежского, жена зачала.

Девочку с детства баловали, к работе не допускали. «Зачем ей в навозе копаться. — говорил отец. — Я её на весь век обеспечу».

В школе Алёна училась сносно. В голову не брала, учеба давалась легко. В шестнадцать лет заявила, что хочет стать железнодорожной телеграфисткой. Отец и мать всполошились и долго отговаривали дитё от безумной идеи. Но у дочери оказался несокрушимый характер. Она настояла и отец отвез Елену в город на учёбу.

В училище девушку не хотели брать, но отец поговорил, угостил, отблагодарил — и все благополучно разрешилось.В лавке возле рынка купили тетрадей и карандашей, а потом отправились на место жительства.

Жить Елену определили к давнему знакомому Масловых, владельцу хлебопекарни Золотухину. Золотухин несколько лет закупал у Маслова муку, и этот договор между двумя деловыми людьми был нерушимым.

Золотухин жил в двухэтажном особняке на Кирпичной улице. Внизу в полуподвальных комнатах ютилась прислуга, а наверху жила большая семья Золотухиных. Едва Масловы появились в доме, их окружили четверо сыновей и дочь. Дочери было четырнадцать лет, она прильнула к Елене и забрала девушку в свою комнату.

В этой комнате Елена и осталась на постой. Жить в городе нравилось. На улицах было много разных людей, а в центре — множество магазинов и лавок. А еще в центре были торговые ряды, и в этих рядах продавали разную мануфактуру и всяческие сладости. На сладости денег у Елены всегда хватало. Отец через неделю приезжал в город, привозил провиант и баловал деньгами.

Год Елена осваивала точки-тире. Научилась стучать ключом и на слух читать радиограммы.

На второй год должны были проходить практику на станции, а потом сдавать экзамены, но наступил 1917 год. Год был какой-то суматошный и непонятный. Революции следовали одна за другой, учиться было некогда, и недоучившимся телеграфистам выдали свидетельства об окончании училища.

Поезда из-за войны и революций ходили плохо, работающим на станции телеграфистам нечего было делать. Елена устроилась рассыльной в участок пути.

Участок пути был солидным учреждением. Он обслуживал рельсы, земляное полотно и мосты на протяжении двухсот верст. Начальник участка, интеллигентный пожилой человек с небольшой бородкой был внимательным и требовательным инженером.

Елене он сказал при первой же встрече: «В работе рассыльной я не допускаю никаких вольностей — бумаги не читать, у адресатов не задерживаться, подарков не брать».

Елена согласно кивнула головой и исполняла все заветы начальника до тех пор, пока судьба не занесла её с конвертом в депо Карховки.

Депо было грязным, и работники здесь все были замазученные. Отличало деповских то, что они все были за революцию. Если путейцы, живущие в казармах на перегоне, кроме жалования, имели землю и скот, то в паровозном депо работали только за жалование.

Путейцы были против любых революций, так как помнили, что в девятьсот пятом революция дала России кровь, стрельбу и беспорядок.

Паровозникам мало было февральской буржуазной и октябрьской социалистической революции — они жаждали мировой.

«Зажжём пожар мировой революции», — говорил их вожак кочегар Самойлов. Он свято верил в неизбежность мирового пожара. «Ты за мировую революцию?» — спросил он у рассыльной.

«Не знаю», — растерялась Маслова.

«Как не знаешь? — удивился и возмутился Самойлов. — Тебя надо срочно политически воспитывать».

Елена согласно кивнула головой.

Ей понравился этот безудержный и горящий парень. Самойлов занимался с ней марксизмом-ленинизмом у себя в комнатушке в Карховке, а потом, когда они дошли до борьбы классов, предложил остаться ночевать. Елена осталась.

Они прожили два месяца, а потом Самойлов записался в революционный полк имени Ленина и ушёл на фронт. Погиб он в песках под Кизляром, где полк геройски закончил свой путь.

А Елена забеременела и родила мальчика-крепыша.

Жила она в каморке мужа, работала по-прежнему рассыльной, а отец, как и раньше, приезжал в город и привозил провиант. Появлялся он теперь два раза в месяц и с каждым разом становился все угрюмее и сумрачнее. С ним приезжала мать. Она шёпотом рассказывала, что новые власти отобрали мельницу и что подчистую выгребают урожай,

В участке пути власть тоже поменялась. Вместо интеллигента инженера на должность начальника был назначен комиссар Кусков. Комиссар был, как и положено, в кожаной куртке и с усами. В инженерных и путейских делах он не разбирался, но командовать любил.

«Товарищи, — говорил он, — вы должны понимать ответственность, возложенную на вас».

А что за ответственность, никто не понимал, потому что работа была той же: меняй рельсы и меняй шпалы, а вот жалование стало совсем маленьким. Одной из первых безответственных оказалась Маслова.

АКТ

налагаемых взысканий на служащих, мастеровых и рабочих на основании Положения о правах Комиссаров и лиц технической администрации железных дорог в отношении наложения дисциплинарных взысканий в административном порядке на время военного положения.

Фамилия, имя и отчество. Маслова Елена Николаевна

Должность. Рассыльная конторы

Место служения. Контора участка

Время совершения проступка. 31 декабря 1920 года

В чем выражается преступление. Еда семечек в конторе участка в служебное время.

Какое налагается взыскание. Выговор

На Новый год Елена купила сыну два стакана гарбузных семечек для угощения, но не выдержала и попробовала несколько штук.

Комиссар Кусков увидел, обозвал ее безответственной. Но потом ему этого показалось мало, и он собрал всю контору на оперативный разбор проступка. Разбор затянулся на два часа, в течение которых шло дознание: у кого куплены семечки, по какой цене и в какой карман были положены. А потом комиссар произнёс обличительную речь и объявил выговор. После этого все разошлись по домам пить самогонку и отмечать Новый год.

Елена забрала v соседей сына и пришла в свою каморку. Зажгла фонарь и сварила картошку. А потом молча смотрела в тёмное окно. Сын Алёшка покушал и лег спать. А Елена с тяжёлыми мыслями так и встретила 1921 год.

Год оказался смутным. Людям надоело ожидание светлого будущего и они восстали. В Кронштадте, на Тамбовщине полыхали голодные бунты. Комиссары не выдержали и отпустили вожжи. Начался НЭП с его изобилием и свободой.

Ожил отец. Начал возить зерно и мясо на базар, продавая там в хорошей цене. А за деньги покупал керосин, спички и мануфактуру. А ещё прикупал золотишко и прятал у себя на хуторе.

«Для внучонка», — шёпотом признавался он дочке.

На участке повысили жалование, одели в новую форму с погонами. Елена снялась на карточку. На карточке она смотрелась гораздо моложе своих лет.

Алёшка пошел в школу. Учился он хорошо, на родительских собраниях Елена Николаевна всегда краснела, когда хвалили сына.

Когда Алёшке стукнуло десять лет, случилось страшное. Отца раскулачили и вместе с матерью сослали на Соловки. Елене об этом никто не сказал, и она узнала только через месяц, когда поезд уже увёз раскулаченных. Она долго плакала, а потом вдруг быстро постарела.

Шел тридцатый год. Замуж она не выходила: надеялась, что всё ешё впереди. После отъезда родителей поняла, что всё для неё, тридцатилетней женщины, уже позади. Родители больше не объявились, а она несколько раз ездила на хутор. Дом заселили. Она вспомнила о золоте и втихаря порылась в погребе и под полом, но ничего не нашла. Плюнула на золото и махнула рукой.

«Если бы и нашла, — подумала женщина, — власти всё равно бы отобрали. Да ещё и в тюрьму бы посадили или на Соловки отправили».

И успокоилась.

На работе менялись начальники и служащие, вводили новые должности, такие, как замполит и начальник ОГПУ. Елена Николаевна оставалась рассыльной.

В 1937 году многим на участке предъявили обвинение во вредительстве и осудили. С того года все болтуны как будто языки проглотили. Наступил полный порядок.

За два года до войны Алёша закончил училище дорожных мастеров. После окончания он поработал два месяца бригадиром, получил первые свои деньги и купил матери платок. А потом парня забрали на службу.

Служил он под Москвой, и Елена Николаевна дважды использовала свой билет, наезжая к сыну. Привозила грибочки солёные и жареные, а также огурчиков и сала. Сын был весёлым и здоровым. В армии ему понравилось и он намекал, что хочет поступить в командирскую школу. Алёша действительно поступил на курсы.

Война парализовала Россию. Никто не ожидал от немцев такой прыти. Не успели оглянуться, а фашисты уже под Гомелем. Собрали бумаги, загрузили рельсы и шпалы и по приказу отправились под Куйбышев. Здесь надо было срочно ремонтировать железнодорожные пути, по которым в сторону Москвы шли железнодорожные составы с сибирскими дивизиями.

Работали по двенадцать часов. На соседней станции поезда сбились с графика, начальника станции расстреляли на месте. Да и сами люди понимали без принуждения, что теперь от каждого из них зависит судьба России. Понимали на фронте и в тылу.

Алёшу убили во время Сталинградской битвы. Елена Николаевна получила похоронку, села на стул и просидела сутки.

За прогул её отправили в трибунал. Там припомнили, что она в личном деле уже имеет выговор, и осудили на два года.

Потом зачитали приказ народного комиссара путей сообщения №965Ц от 19 сентября 1942 г. «Об учёте и порядке направления на работу железнодорожников, осужденных военными трибуналами и судами с применением примечания 2 к статье 28 УК РСФСР и направленных для работы на железнодорожный транспорт». В приказе говорилось, что работников железнодорожного транспорта, осуждённых военными трибуналами и судами с отсрочкой исполнения приговора и направленных для работы на железнодорожный транспорт, направлять на фронтовые дороги для использования по усмотрению начальников этих дорог с учетом специальности осуждённых.

Маслова имела специальность телеграфистки, но она напрочь забыла точки-тире. Рассыльных же на фронте не требовалось, поэтому осуждённую направили во фронтовую полосу путейской рабочей.

Путь приходилось латать и днем, и ночью. Рельсы рвали диверсанты, железнодорожное полотно бомбили с воздуха и обстреливали артиллерией. В бригаде работали в основном женщины. Мужчин за проступки направляли в другие места. Елена Николаевна была старшей по возрасту, ей шел сорок третий год, и женщины называли ее «мамашей».

«Мамаша» отработала полгода, а потом по совету женщин обратилась с письмом в газету «Железнодорожник». Через несколько дней приехал корреспондент. Он выслушал Елену Николаевну и двинул к начальнику формирования. Тот попытался повернуть корреспондента назад, но тот положил на стол выписку из Циркуляра Верховного Суда РСФСР: «Разглашение должностными лицами имён корреспондентов и равно содержания заметок, передаваемых им для расследования, является наравне с разглашением не подлежащих оглашению данных дознания и следствия или сведений, не подлежащих оглашению, уголовно наказуемым преступлением: виновные привлекаются к ответственности по 104 П «в» 117 ст. УК».

Выписка произвела впечатление. Корреспондента выслушали, а когда он вынул приказ 965Ц от 19 сентября 1942 года и зачитал пункт 5 «Руководителям хозяйственных организаций лично вести наблюдение за работой осужденных железнодорожников, к которым применено примечание 2К ст. УК РСФСР, и в отношении показавших себя хорошо в работе на транспорте, возбуждать перед трибуналами и судами, вынесшими приговор, ходатайства об освобождении от назначенной по приговору меры наказания или замене её более мягкой», собеседники удивились. Они имели этот документ, но никогда его до конца не читали. В связи с этим пункт пятый никогда не применялся.

По настоянию корреспондента в трибунал было направлено ходатайство. Елену Николаевну Маслову досрочно освободили. Она вернулась в свой родной, только что освобожденный город. Устроилась на работу в дистанцию пути рассыльной.

В послевоенные годы она построила себе маленький домик на улице Цветной. Домик был игрушечный, он резко отличался своей небольшой величиной среди соседних. В этом домике она прожила оставшуюся жизнь.

В шестидесятом году Елена Николаевна Маслова вышла на пенсию. Проработавших всю жизнь на железной дороге в то время награждали орденом Ленина. Масловой не дали из-за судимости.

Мимо маленького домика на улице Цветной проходила жизнь. Вырастали поколения, а на завалинке возле дома сидела старая женщина. Она расплылась, отекла и была очень неповоротливой. Молодежь и дети не знали имени морщинистой старухи и называли ее «баба-жаба». А Елена Николаевна смотрела на растущих и молчала.

Она сидела возле ломика целыми днями, и только вечером входила в пустую избу. Включала радио и слушала известия. Потом засыпала и видела во сне свою молодость, Самойлова и сына Алексея. Утром вставала, ела хлеб и молоко, которые приносила сердобольная соседка, и опять выходила на улицу.

К девяностым годам домик наклонился, и его пришлось подпереть. Зимой в нём было очень холодно, и Елена Николаевна спала одетой.

Наступило усталое лето девяносто шестого. Пенсию не платили несколько месяцев, и брошенная всеми «баба-жаба» от голода не поднималась. Она несколько дней лежала одиноко в избушке на подпорках и молча смотрела в чёрный потолок. А потом закрыла глаза и затихла.

По радио говорили о великой России.

Александр Стальмахов (А. Стэлла)