МАТЕРИНСКАЯ КЛЯТВА

МАТЕРИНСКАЯ КЛЯТВА

Настя Вострухина из благополучной богатой семьи. Отец ра­ботал кузнецом в колхозе, а кузнец на селе — человек уважае­мый. Мать — лучшая доярка в деревне, ей за большие надои ме­даль «За трудовое отличие» вручили. Отец завидовал матери и в пику жене на пиджаке постоянно носил знак «Ударник коммуни­стического труда». А вообще жили дружно. В те времена в дерев­не кто много работал, тот жил безбедно.

В хате у Вострухиных появился первый в деревне телевизор и первый музыкальный комбайн. Да еще большой транзисторный приемник «ВЭФ». На селе не было секретов. На всю большую де­ревню было два ненормальных: один вор и один дурак.

Никиту-воришку первый раз поймали в десятилетнем возрасте в соседнем огороде, когда он там ел клубнику. Все были на сено­косе, и лишь старуха увидела мальчишку и закричала от возму­щения. Никита убежал в лес, но, перелезая через изгородь, насту­пил босой ногой на осколок косы. Кровь хлестала из глубокой ра­ны, оставляя яркий след от убегающего мальчишки.

Вечером вся деревня знала о воровстве. Никитка три дня с пе­ревязанной грязной тряпкой ногой жил в лесу, питаясь птичьими яйцами, щавелем и ягодами. Комары изгрызли тело до крови, и мальчишка не выдержал. Ночью четвертого дня он прошмыгнул в хату и лег под тулуп прямо на полу. На рассвете его осторожно разбудил отец и еще сонного начал сечь ремнем. Никита орал, а мать стояла в дверях и тихо плакала. Воровство в деревне было позором для всей семьи.

Неделю Никитка отходил от побоев, но как только отошел, за­лез к сторожу в хату и украл патроны от ружья. Отец избил сына еще сильнее, но прошло два месяца и Никитка спер у Вострухиных транзисторный приемник. После нескольких избиений отец сдался и стал говорить соседям: «Болезнь у него такая — воровать. Свою шапку за забор бросит, чтобы ее потом из-за забора украсть. Хоть убей его, но от воровства не отвадить». И горько вздыхал.

Второй ненормальный был Федос. Он знал много песен и пел их за гривенник. Сам предлагал: «Дай копейку — песенку спою». Федоса взрослые жалели, а мальчишки постоянно дразнили. За мальчишками Федос гонялся с палкой.

В деревне была восьмилетка, а в ней преподавали три учитель­ницы и директор, мужчина. Он был требовательным и серьезным, но стоило только выпить, директор становился дурак дураком. Он начинал ругать матом всех, кого только видел: людей, коров, со­бак, свиней. Пил он только по праздникам и только по советским. И тогда под красным знаменем над сельсоветом ждали директор­ского концерта.

Две учительницы были спокойными и добрыми. Они никогда не ставили двоек и требовали зубрежки. Самой отвратительной и ненавистной считалась англичанка. Англичанка была городской, каждый день приезжала на автобусе, искренне хотела научить де­тей иностранному языку и искренне, с пониманием справедливо­сти своего дела заставляла заучивать десятки английских слов, не понимая, что в деревне и к русскому относились небрежно. Она часто ставила двойки и часто оставляла после уроков. За дотош­ность англичанку не любили и взрослые, и дети. Прозвищ у учи­тельницы английского языка было великое множество: Госпожа, Леди, Гусыня.

После окончания школы четверочники и пятерочники шли учи­ться в сельхозтехникумы, а троечники — в профучилище, станови­лись шоферами и трактористами. А потом все разлетелись по кол­хозам района.

Настя закончила на четверки, но бухгалтером после техникума не захотела быть. Она пошла учиться на продавца. Быстренько закончила торгово-кулинapноe училище и вернулась в свою деревню продавцом магазина райпотребсоюза. Магазин большой, недавно построенный, и в нем работали два продавца. Маня, сорокалетняя женщина, была старшей. Она и научила Настю тому, чему в училище не учили: обвешивать, продавать на дому водку и вино с наценкой. Продавец на селе — человек богатый и уважае­мый. Через продавца можно приобрести дефицитные муку и мака­роны, холодильник и магнитофон. Все было дефицитом, и все мо­жно было приобрести только по знакомству с продавцом.

К двадцати годам Настя стала завидной невестой. Но у нее хватило ума всех отшить и выйти замуж за главного энергетика колхоза. Свадьбу сыграли на зависть и удивление всей деревне. Расписывались в городе, там и цветы возлагали к памятнику Ле­нина. А потом было застолье в клубе. В пятницу, субботу и вос­кресенье гуляло все село. На первый и второй день подавали водку и вино, и только на третий пили самогонку.

После свадьбы молодые купили финский дом и поставили его над речкой на живописном берегу. Самое красивое место занима­ла старая полуразрушенная церковь со стройной колокольней, дом молодых был на втором месте. Так определили в деревне и так говорили всем.

Первое время жизнь у молодых удалась. Был достаток в доме, родился сын, которого назвали Александром.

Иваны отходили, а в моду вошли Александры. Так жили лет пять. Но затем муж начал заглядывать в рюмку. Настя долго мирилась, а потом стало невтерпеж. С главных электриков сняли и поставили просто электриком. А он не остановился и продолжал все больше окунаться в спиртное. Когда стал мочиться в постель, Настя прогнала его из дома, и он ночевал то в сарае, то в собачь­ей будке.

Окончательно сгубила его борьба с пьянством. В магазинах не стало спиртного, и он в одну из осенних ночей околел от излишне выпитой морилки. Схоронили его по-человечески. На поминках подняли по три рюмки. Настя поплакала.

Сыну было шестнадцать лет, когда начались крутые перемены. Он учился в городе в интернате и быстро приспособился к рыночной экономике. Списывать давал только за деньги, задачи по ма­тематике решал только по таксе.

Молодым перемены очень понравились. Но шустрыми оказались не только молодые. Вор Никитка перебрался в город и стал на глазах богатеть. И даже дурака Федоса артисты забрали в эстрадную группу. Теперь он на афишах писался Феодосий Брян­ский

А Настя вдруг стала беднеть. Товару в городе прибавилось, в магазине пропал дефицит. А те сбережения, что были в чулке, пре­вратились в копейки.

Сын после окончания школы попытался поступить в институт, но рынок пришел и туда. На первом экзамене его провалили. В коммерческую группу денег не было. И парня забрали в армию.

Как только получили повестку, Настя сразу же отправилась в город. В военкомате с ней не стали разговаривать. «Мы отсрочку даем только матерям-инвалидам», — заявил молодой капитан и отвернулся.

На улицу она вышла ошарашенной и долго плелась не зная куда. Остановилась машина, и вылез Никитка. Настя рассказала земляку о разговоре с капитаном.

Ну и дура ты, — засмеялся Никитка. — Кто же сейчас к начальству с пустыми руками ходит? На лапу положить надо.

Не возьмет: очень уж строгий, — возразила Настя.

Тогда дай побольше.

Настя вернулась в деревню, собрала у себя и родителей все, что можно, даже обручальные кольца, и продала их в комке. Но потом показалось мало, и она заняла денег у всех соседей. С пач­кой десятитысячных появилась у капитана.

Знаешь, мамаша, — сказал в открытую капитан, — за зеле­ные я, может быть, и рискнул бы, а за эту гадость не хочу.

Александр отслужил месяц. Когда началась война в Чечне, он оказался там. Письмо, написанное после первого боя, было невы­носимо отчаянным. Настя прочитала это письмо в магазине и за­голосила:

Боженька мой, сохрани моего сына! Если он живой вернет­ся после службы, я на коленях дойду до церкви и на коленях вой­ду в храм и буду долго благодарить тебя за милость!

И протянула руки к восстанавливаемой церкви.

Церковь восстановили за полгода. Люди всегда хранили веру Всевышнего. А война тянулась долго и ужасала с экранов телеви­зоров. Настя смотрела телевизор каждый вечер. И медленно седе­ли ее черные волосы.

Александр остался жив. Он вернулся в деревню постаревшим и неулыбчивым. Мать ахнула и схватилась за сердце. Но потом отошла и созвала на праздник соседей.

Мужики расспрашивали Александра о войне, но тот уходил от разговоров. Видно было, что парню досталось в далекой Чечне.

В Рождество Христово Настя вышла на улицу, встала на коле­ни и на коленях пошла к церкви. Люди останавливались и смотре­ли на коленопреклоненную женщину. Никто не смеялся, а некото­рые взяли лопаты и метлы и стали расчищать для женщины до­рогу к храму.

Почти час, опираясь голыми руками о снег, шла к церкви жен­щина. А потом на коленях вошла в церковь и долго молилась пе­ред иконостасом. Из храма Настя вышла со светлым лицом, и люда, столпившиеся возле церкви, молча расступились перед Ма­терью.

Александр Стальмахов (А. Стэлла)

Извините, комментарии закрыты.